Софья Макарова - Грозная туча

Надев сапоги и снова припрятав свои червонцы в тавлинку, я вызвал из кустов спрятавшегося там мальчонку, сел на таратайку и направился прямо к вам, надеясь встретить гостеприимный прием, какой и точно встретил.

— Не совсем-то гостеприимно мы вас встретили! — сказала Пулавская с улыбкой. — Но у страха глаза велики. Моей прислуге показалось, что двигаются к нам мародеры.

— Понял, понял я это, сударыня, и после всего, за последнее время виденного мною, нахожу всякую предосторожность вовсе не лишней. Хотя ваша усадьба и в стороне, и защищена леском, а все-таки не мешает быть настороже.

Тут подали ужин, и хозяйка обратилась ко всем с приглашением откушать, чем Бог послал.

Все уселись за стол и принялись за молодой, только что выкопанный картофель со свежим маслом, мастерски сбитым привычной рукой панны домовой, или ключницы.

олько что Роевы, приехав в Катюшино, разобрались с вещами, и Анна Николаевна велела подавать самовар, как явился к ним Григорий Григорьевич.

— Ну слава Богу! — обрадовалась Анна Николаевна. — А то я уж боялась, что ты не приедешь сегодня. Садись пить чай. А знаешь ли, какую оплошность я сделала? Не взяла с собой среднюю подушку. Теперь просто и не знаю, что под ногу Николушке подложить.

— Что вы это, маменька! — возразил молодой Роев, сидевший уже у чайного стола. — Вы обо мне, словно о ребенке каком хлопочете!..

— Не так как о ребенке, а как о больном! — заметила на это мать.

— Я уже почти совсем здоров… — начал было Николай Григорьевич.

Но мать снова его перебила:

— Как бы не так! Я тебе не поверю! Точно я не знаю, что перед дождем больную ногу тебе ломит! Вот тут-то подушка небольшая и необходима. Да я, погоди, за ней нарочного пошлю.

— Что ты! Что ты это, матушка! — сказал быстро старик Роев. — Французы уже в Дмитрове.

— Ах Господи! То-то ты поспешил так!

— Пришлось скакать верхом. Я еще не успел выехать из Дмитрова, они уже в Подлипечье были. Да что же это Пашеньки не видать?

— Все в детской возится, полог детям устраивает да решетки у кроваток ситцевыми подушками закрывает, чтобы малютки не ушиблись.

— Эх, затей-то у вас, женщин, вечно много. Такое ли время, чтобы о пологах думать!

— Да как же это, батюшка Григорий Григорьевич, не заботиться матери о детях! Без полога они простудиться могут, и глазки у них заболят от солнца.

— А Ольга Владимировна где? — обратился Григорий Григорьевич к Нелиной.

— Прасковье Никитичне помогает. Они нынче неразлучные. Только тогда Оля и не тоскует, пока они вместе в детской хлопочут.

— А что это Краевых не видно? — любопытствовал старик Роев.

— Ось у них сломалась. Пришлось запасную в соседней деревне поставить, — отвечала старушка Роева.

— Вот и они — легки на помине! — добавила Нелина. — Да кто ж это с ними? Военный, кажется!

— Митя! Митя! — закричал со двора Павлуша, выбежавший встречать приехавших.

— Митя! — раздался в комнатах веселый женский крик, и Ольга пробежала мимо сидящих за чаем и была уже возле мужа.

— Как? Зачем? Как пустили? — посыпались со всех сторон вопросы на входившего в столовую Бельского.

— Нас защищать приехал! — говорила с торжеством его жена. — Он все время останется с нами!

— Как? — удивились мужчины. — Разве он ранен?

— Что вы! Нисколько не ранен! — ответила быстро Ольга Владимировна, однако сама с беспокойством стала осматривать мужа и, увидав, что рукав у него разрезан и завязан ленточками, ахнула и побледнела.

— Чего испугалась? — успокаивал ее Бельский. — Это лишь легкая царапина. Доктор не велел только утруждать еще руку, продевая ее в рукав, хотя она давно уже у меня здорова. Вот и доказательство, — добавил он, вынимая раненой рукой пакет из кармана. — Это вам письмо! — обратился он к старушке Краевой.

Марья Прохоровна взяла письмо дрожащими от волнения руками и стала читать его про себя. Анюта между тем стала за стулом бабушки и мигом прочла письмо отца, так как в нем было не много строк. Краев писал, что работы — головы не поднять. Но он чувствует себя бодрым и здоровым. Одно его только сокрушает — это постоянное отступление русских войск, словно драться русские разучились. Князь Багратион лежит раненый в имении князя Голицына, недалеко от города Покрова. Ему отняли ногу.

Пока бабушка с внучкой читали и перечитывали письмо, Ольга Владимировна болтала, не умолкая; она суетилась около мужа и быстро расспрашивала его обо всем. Но тот отвечал весьма кратко и казался озабоченным или сильно уставшим.

Воспользовавшись случаем, когда супруга его пошла распорядиться, как поместить его удобнее, а другие дамы разошлись тоже по своим комнатам, он подошел к Роевым.

— Оля сказала верно! — шепнул он им. — Я защищать вас сюда явился. Поступил в партизанский отряд и буду с ним действовать в окрестностях Дмитрова.

— Вот как-с!.. — протянул старик Роев. — То-то я удивился: неужели с такой незначительной раной — да на отдых!..

— Такое ли время, Григорий Григорьевич!.. Но, знаете ли, вам и здесь небезопасно. Придется, может быть, всем в лес забираться. Тут мародеры большими шайками ходят. Того и гляди нагрянут!

— А мы-то на что! — приободрился вдруг старик. — Мы их дубьем встретим. Я говорил с крестьянами. Они все готовы выйти по первому моему зову.

— Это и нам на руку! — молвил весело Бельский. — Мы, партизаны, одни ничего сделать не можем по своей малочисленности, если попадем на большой отряд французских войск. А когда крестьяне помогают, мы и на большие отряды смело идем.

— Уж и до нас доходили слухи о партизанах! — сказал Павлуша. — Пребесстрашные они. Только я не знаю хорошо, в чем состоит их деятельность и кто их высылает.

— Это отряды, действующие самостоятельно и не имеющие ничего общего с армией. Их дело состоит в том, чтобы вредить неприятелю, чем только можно, и не давать ему возможности подвозить в войско провиант и фураж.

— Кто же первый придумал составить партизанский отряд?

— Начало партизанской войне положил подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Васильевич Давыдов. Он был адъютантом при Багратионе и перешел от него в гусары, чтобы составить отдельный партизанский отряд. Но это ему не удавалось. Когда войска наши еще только двигались к Бородину, он писал Багратиону, что до сих пор ему приходится действовать лишь в рядах товарищей и просил у него дозволения явиться к нему лично для объяснения плана своих действий. «Будьте надежны, — заканчивал он свое письмо, — что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь эту со всей ревностью, какую бедственное положение нашего любезного отечества требует». Переговорив с Давыдовым, Багратион стал просить Кутузова послать отряд в тыл неприятеля, совершенно отдельно от остальных наших войск. Но главнокомандующий находил подобное предприятие слишком рискованным и согласился дать только пятьдесят человек, требуя, чтобы с ними шел сам Давыдов. Когда князь Багратион передал эти слова Давыдову, тот ответил: «Я стыдился бы, князь, предложить опасное предприятие, уступив исполнение его другому. Вы сами знаете, я готов на все, но надо, чтобы дело вышло с пользой, а для этого пятидесяти человек мало». — «Он более не даст! — сказал Багратион. — Говорит, что и этих он обрекает на верную смерть». — «Если так, — сказал Давыдов, — то я иду с этими пятьюдесятью. Авось, открою путь большим отрядам!.. Верьте, князь, партия будет цела, ручаюсь в том честью! Для этого только нужны, при осторожности в залетах, решительность в крутых случаях и неусыпность на привалах и ночлегах. За это я берусь… но только людей мало. Дайте мне тысячу казаков и увидите, что будет!» — «Я бы дал тебе три тысячи! — сказал Багратион. — Но об этом нечего и говорить: фельдмаршал сам назначил силу партии, нам следует повиноваться».