Владимир Фромер - Хроники времен Сервантеса

Став рабом Гасссана Венициано, Сервантес потерял большинство своих привилегий. Новый хозяин держал его в дворцовом плену, под большой аркой, где подушки и покрывала обеспечивали минимальные удобства, а специальное кожаное покрытие защищало от солнца и дождя. Сервантес был посажен на серебряную цепь — очень длинную, что позволяло ему достаточно свободно прогуливаться по двору. Ему разрешалось писать и читать.

Кровожадный тигр, пощадивший плененного льва, не боялся никого на свете, кроме страшного однорукого, которого он мог отправить на тот свет единым словом. Гассан признавался, что он спокойно спит только когда знает, что этот «однорукий испанский леопард» находится под надежной охраной. Не исключено, что властитель Алжира видел в своем пленнике своеобразный талисман. Однажды у него вырвалось во время праздничной трапезы после Рамадана: «Не погибнет Алжир, корабли его, рабы и добро его, пока находится в моем дворце однорукий».

Свобода пришла, когда Сервантес уже перестал на это надеяться. В Алжир прибыл сам Хуан Хиль, — главный прокуратор доминиканского ордена. После изнурительных переговоров ему удалось выкупить около сотни христиан. Дороже всех обошелся ордену Сервантес, ибо Гассан, не желавший расставаться со своим «леопардом», запросил за него тысячу дукатов, причем сетуя, что и это будет ему в убыток. Хуан Хиль предложил семьсот, но Гассан и слушать не хотел о том, чтобы снизить цену. Казалось, что сделка не состоится, но в последний момент нашелся человек, согласившийся выложить недостающие триста дукатов. Это был алжирский еврей Абрахам Каро.

24 сентября 1580 года Мигель Сервантес отплыл в Испанию. Пять лет и один месяц провел он в алжирской неволе. На душе у него было безрадостно, но надежда, живущая в сердце каждого человека, уже начала расправлять свои крылья.

От разбойничьего Алжира до испанского берега расстояние небольшое. Двое суток маленький корабль, увозящий Сервантеса на родину, резво несся вперед, подгоняемый попутным ветром, а на рассвете третьего дня на сияющем горизонте появились туманные очертания массивной горной вершины.

— Это Монго, — произнес стоявший рядом с Сервантесом капитан корабля Рауль Валеха. — Через два часа мы пристанем к испанскому берегу. Вы волнуетесь, дон Мигель?

— Не знаю. Мысли о семье беспокоят. Отец уже старый и к тому же глухой. Мать болеет.

— Ну да, семья — это главное в жизни. Карьера ведь не ждет нас дома, деньги не вытрут нам слезы, а слава не обнимет ночью. Вы женаты, дон Мигель?

— Слава богу, нет. Кроме родителей и сестер меня никто не ждал все эти годы. Кстати, дон Рауль, а где сейчас дон Хуан Австрийский?

Капитан вздрогнул от удивления:

— Вы разве не знаете? Ну да, конечно… Вы же были в плену. Дон Хуан умер.

— Что?! Быть не может. Он ведь еще так молод. Его, наверно, убили?

— Нет. Он умер во Фландрии в военном лагере среди своих солдат. Ходят слухи, что он был отравлен. Во всяком случае, тело его распухло, покрылось язвами и стало черным, как уголь. Перед смертью он брату своему венценосному написал. Умолял похоронить его рядом с их отцом, императором Карлом.

— Это желание было исполнено?

— Да, но тело принца прибыло в Испанию в жутком виде. Его пришлось разрезать на части и везти по враждебной территории в седельных сумках. Так ненавидим он стал во Фландрии к концу своей жизни.

— Но теперь его останки покоятся в Эскориале?

— Да, конечно.

Сервантес был потрясен. Дона Хуана он считал образцом дворянина и рыцаря, почти полубогом. Судьба годами раболепствовала перед этой властной натурой, стихийной, как она сама. И вдруг нежданное крушение всех надежд и ужасная смерть. Почему судьба вдруг отвернулась от того, кому годами раболепно служила? Тайна сия великая есть. Сервантес не думал в тот момент о том, что потерял могущественного покровителя. Ему было по-человечески жаль несчастного принца. Но его ждал еще один удар, более сильный.

— Вы ведь, дон Мигель, хорошо знали дона Бертрана де Кохильо? — спросил Рауль Валеха после короткого молчания.

— Разумеется. Ведь это мой друг, — ответил Сервантес, уже предчувствуя недоброе.

— Сожалею, что забыл вам об этом сказать. Дон Бертран тоже умер. Его убили люди герцога Санчо д’Альвареса, в жену которого донью Марию он влюбился. И она его полюбила. Ревнивый муж узнал об их тайных встречах и подослал к нему наемных убийц.

У Сервантеса потемнело в глазах. О встрече с этими двумя людьми он мечтал бессонными ночами в алжирском баньо. Человек ведь так дурацки устроен, что ему нужны именно те люди, которых рядом нет. А теперь уже никогда и не будет. К тому же такие вести были дурным знаком. «Видно, ничего хорошего не ждет меня на родине», — подумал он с горькой улыбкой.

Сервантес возвратился на родину глубоко уязвленный. Кровоточила его гордость. Он был разочарован в себе. Ему не удалось вырваться из алжирского плена собственными силами. Видит Бог, как он к этому стремился. Вместо этого он разорил семью, заставил ее лишиться имущества и в конечном итоге оказался на свободе благодаря не собственной доблести, а чужим деньгам.

Родителей он нашел в мадридском квартале Калье де Аточа, где проживала в основном беднота. Ютились они в небольшой квартире, снятой на деньги вернувшегося в армию Родриго. В канун освобождения Мигеля его полк отправили в Португалию, и, несмотря на все старания, ему не удалось получить отпуск, чтобы встретить брата.

С болью увидел Сервантес, как сильно сдали его родители. Отец почти совсем оглох и с трудом передвигался. Правда, он довольно сносно читал по губам, и с ним все же можно было общаться.

У матери болела поясница, и она совсем не выходила из дома. К тому же ее томила мука бессонницы. По ночам она часами лежала с открытыми глазами в холодной постели, и будущее представлялось ей в виде узкого, темного, неизвестно куда ведущего коридора. Иногда ей виделись дорогие лица сыновей, и тогда она засыпала спокойно. Но такое бывало редко. Несчастье с сыновьями она восприняла как нелепую, бессмысленную катастрофу и часто плакала, будучи не в силах понять, за что Господь покарал их семью так жестоко.

После того как для выкупа Мигеля и Родриго было продано все, что только можно было продать, семья осталась без средств к существованию. Мяса не покупали вовсе. Вместо чая пили отвар из липовых листьев, благо липы росли рядом с домом. Но нужно было покупать муку, молоко, уголь, овощи, а денег не было. Все заботы о пропитании семьи легли на плечи Андреа. Младшая сестра Луиза ушла в монастырь и была не в счет.