Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

— Значит, он любил свободу, — задумчиво проговорила старуха, но вдруг спохватилась и насмешливо добавила: — Хорошо еще, что нос этого кладовщика благодаря твоей милости не превратился в Шандора Петёфи! Ты что же, дурой считаешь бабушку? Ешь вареники!

Мальчуган промолчал и принялся жевать.

— Тогда один полицейский, — вновь заговорил он, — поднял ружье и прицелился. «Ай-ай-ай! — закричал кладовщик. — Не стреляйте, пожалуйста, а то продырявите мой нос…»

В этот миг раздался стук в дверь. На улице было уже темно. Мальчик выскочил из-за стола и отпер дверь. И тогда в изодранной солдатской одежде серого цвета, в итальянском солдатском головном уборе через порог переступил его отец. Вошел и молча остановился посреди тесной кухни, освещенной тусклым огоньком подвешенной к стене голубой керосиновой лампы. Мальчик, не издав ни звука, бросился к отцу на грудь, вцепился в него и долго не отпускал, обнимая его и целуя. Когда они наконец оторвались друг от друга, щупленький солдатик обнял мать, даже всхлипнул, растроганный встречей, а мальчик стоял рядом и теребил его гимнастерку.

— Очко в мою пользу! — объявила старуха, высвободившись из объятий сына, и с выражением торжества на лице повернулась к внуку и шутливо хлопнула его по щеке.

— Какое очко? — спросил Дубак старший.

— Моя радость, — краснея, ответила вдова Дубак, в то время как внук смотрел на нее с иронической улыбкой.

— Как Маришка? — спросил Лайош Дубак, и тут старуха и мальчик увидели, что голова у него трясется.

— Исхудал ты, — сказала старуха. — Что у тебя с головой?

— Нервный шок, — сказал Лайош Дубак, — пустяки. Как Маришка?

— Скоро придет.

— Где она?

— Наверно, отлучилась по делу, — ответила старуха, поглядев внуку прямо в глаза.

— Ах, мама, — сказал Лайош Дубак и с хрустом потянулся, — как хорошо быть дома!

— Сложи одежду сюда. Я сейчас согрею воду. Ты, наверно, притащил с собой квартирантов?

— Может быть, — ответил сын, — может быть, мама. Хорошо бы мою одежду сразу как следует пропарить.

— Я дам тебе чистое белье, — сказала старуха. — Твой. темный костюм в сохранности. И ты сразу ляжешь спать.

— Нет, не лягу. Я наряжусь, как барин, и мы дождемся Маришку. Для нее это будет сюрприз: Лайош Дубак собственной персоной, вымытый и в штатском костюме.

Мальчик молча помог отцу раздеться. Старуха раздула в плите огонь, поставила греть воду и начала готовить ужин.

— Какой ты худющий, папа, — заметил мальчик.

— Я потом расскажу тебе о диго, — пообещал отец. — Так мы называли итальянцев.

Лайош Дубак остался в зеленых солдатских подштанниках, а старуха принесла горячую воду и вылила ее в корыто.

— Я совсем как младенец: уа-уа! — пошутил Дубак старший и, когда старуха целомудренно отвернулась, уселся в корыто.

— Я потру тебе хорошенько спину, папа, — хлопотал вокруг отца мальчуган.

— Три сильнее, Лайчи, — приговаривал отец, — три так, будто ты настоящий банщик; как хорошо, что ты мой сын. А знаешь ли ты, что любят есть больше всего итальянцы? Кошек. Они едят их с сыром, для них кошатина вкуснее гусятины…

— Вот видишь! — обратилась старуха к внуку, который, покраснев и кряхтя от усердия, тер спину отца. — Вот где настоящая история! Это тебе не летающие носы!

— О какой это истории вы там говорите? — полюбопытствовал Лайош Дубак, с наслаждением плескаясь в корыте, и вздохнул от удовольствия. — Даже король так не купался! — воскликнул он и стал вытираться.

Потом он облачился в чистые сорочку и кальсоны, и старуха, достав из шкафа бережно сохраненный ею темно-синий костюм, подала его сыну.

— Как хорошо, что ты дома, — сказала она и пощупала его исхудалые плечи. — Ну и кляча ты стал!

— Лучшего и желать нельзя! — сказал Лайош Дубак, усаживаясь за кухонный стол, на котором уже дымился горячий картофель с паприкой, наскоро приготовленный старухой из последних запасов. — Такую еду я не променял бы на всех морских червей итальянцев! — И он прищелкнул языком. — Знайте же, что я и это ел; они ведь там кормятся всякими отвратительными морскими червями да своими замысловатыми изделиями из теста. А вы, разве вы не будете есть со мной? Тогда и я не…

— Пускай твой сын поест с тобой, — сказала старуха и подала на стол еще одну тарелку, ложку и вилку. — А мне на ночь нельзя…

Дубак младший не заставил просить себя дважды, подсел к столу и с завидным аппетитом принялся за еду. Набив до отказа рот картофелем, выпучив глаза, мальчик жадно поглощал содержимое тарелки.

Покончив с едой, Дубак старший выпил стакан холодной воды.

— Даже водопроводный напиток и тот дома лучше, — сказал он.

Старуха быстро прибрала в кухне.

— А теперь я буду рассказывать, — объявил Лайош Дубак.

— Ты не устал? — спросила старуха.

— Нет, подождем Маришку.

Старуха вздохнула.

Рассказывать, однако, Лайош Дубак ничего не стал. Втроем они сидели за кухонным столом и молчали. Мальчика вдруг стало клонить ко сну, он положил голову на стол, ухватился за руку отца и, не выпуская ее, заснул. Старуха приготовила ему постель.

— Почему в кухне? — спросил Лайош Дубак.

— Мы с ним будем спать в кухне, — ответила старуха.

Слабый румянец окрасил щеки Лайоша Дубака.

— Разум у него — прямо огонь! — сказала старуха, когда, уложив ребенка, снова уселась за стол. — Только ест он мало, в его возрасте надо бы больше.

— Когда-то и я был таким сопляком, — сказал Лайош Дубак, — а теперь у меня усы. Ну, рассказывайте, мама, как вы живете. Говорят, есть нечего. Что тут у вас с этим новым правительством? Есть ли галантерейные магазины? Я видел, что Брахфельд закрыт. Ведь мы там, в Удине, Градеце и Лайбахе, почти ничего не слыхали о вас. Знали, что какая-то Советская республика; что же это было такое? — Помолчав немного, он как-то весь подался вперед. — Как Маришка?

— Она ничего, — сказала старуха, избегая глядеть на сына. — Увеличили пособие солдатским семьям. Пока тебя не было, я ходила стирать. В большую квартиру нашего домовладельца — раньше там одна только горничная расхаживала — вселили семью рабочего. Они в гостиной пеленки сушили — горничная рассказывала. Много еще чего было — говорили, что теперь для бедняков наступит рай. Ну, мы, конечно, понимали, что не так это просто сделать.

— Что и говорить, конечно, нет. А вы, мама, видать, коммунисткой стали?

— Какая из меня коммунистка! — возразила мать. — Старуха я. А что, бедняку нельзя в своей партии состоять? Сейчас тут у нас румыны командуют, ты слыхал?

— Слыхал. Поди разбери его, этот коммунизм. Брахфельда ведь закрыли. А с приказчиками что же?

— Не знаю. Богачи охали-ахали, когда у них лишнее отбирать стали. Разве ты не читал — народная собственность!