Михаил Казовский - Страсти по Феофану

— Вы и есть тот самый честный юноша, о котором я только что узнал? — улыбнулся консул. — Очень рад знакомству. Вам положены не только самые добрые слова, но и вознаграждение. Сей же час двадцать пять процентов стоимости похищенного мы зачислим на счёт вашей милости у меня в банке.

Сын Николы с благодарностью прижал руку к сердцу:

— Я весьма смущён, кир Гаттилузи. Шёл сюда просто по велению совести, а не за деньгами. Впрочем, не откажусь, так как не богач и пока не вступил в права наследства моего дядюшки.

Итальянец расспросил послушника о его жизни; был весьма удивлён, что пред ним — художник, а прощаясь, пригласил на бал, даваемый в честь именин дожа Генуи, — 21 января.

Дорифор растерялся:

— Это такая честь, что не знаю, как и благодарить... Никогда не был на балах... И не ведаю даже, в чём пристало на них являться...

— О, не думайте о красотах одежды, мой юный друг, — успокоил его банкир. — Мы не аристократы крови; мой прадедушка, Карло Гаттилузи, был простой крестьянин и выращивал у себя на участке просо. Но благодаря уму и смекалке разбогател, двинул сыновей по купеческой части, а уж те сделались мануфактурщиками и банкирами. Так что приходите, в чём захотите. Облачение послушника очень даже оригинально, наши дамы будут от вас в восторге. — И тепло пожал ему руку.

Приглашение взволновало молодого иконописца, две недели только о нём и думал. Заказал у портного новые штаны, у сапожника — башмаки, а у шляпника купил головной убор наподобие ермолки, приличествующий его положению. И в назначенный час, вымытый и причёсанный, двинулся к Галате — через мост Калинника.

Замок консула внешне также походил на средневековую крепость — с толстыми каменными стенами, рвом и подъёмным мостом с цепями, но внутри, рядом с центральной башней-донжоном, высился прекрасный жилой дворец, облицованный мрамором, с широченной лестницей и ковром, бронзовыми светильниками, где горело чистое оливковое масло, а в курильницах благоухали мускусный орех, камфора и амбра. Многочисленные слуги вежливо встречали гостей, разносили сладости и вино. На балконе сидел оркестр и играл изящную светскую музыку. Дамы были в пёстрых нарядах, в шёлке и парче, перетянутые тонкими поясками под грудью, и смеялись громко, что считалось в византийском обществе верхом неприличия. Танцевали не парами, но целыми группами — женщины напротив мужчин, вроде русской кадрили, — лишь кружась во время отдельных аккордов, взявшись за руки. Феофан чувствовал себя на другой планете: он рассматривал убранство дворца, гобелены, развешанные по стенам, статуи античных богов, беззастенчивых в своей наготе, иногда с фиговыми листиками на причинных местах, иногда без оных, слушал непонятную итальянскую речь, наблюдал за лицами. Этот мир и пугал, и нравился. По сравнению с ним византийский быт, и церковный, и светский, выглядел убогим, однотонным, невзрачным. Но переселиться сюда Дорифор бы не смог. Слишком глубока пропасть. Слишком велико расстояние между уровнями сознания. Но теперь ему будет очень трудно жить по-старому. Новые, неведомые эмоции наполняли его...

Увидав послушника в стороне от гостей, консул подал знак, и музыка смолкла. Гаттилузи, улыбнувшись, сказал:

— Господа, разрешите представить вам моего молодого друга, начинающего художника из Константинополя и честнейшего, благороднейшего юношу, дона Феофано из рода Дорифоров. У него внушительный счёт в нашем банке, а когда ему исполнится восемнадцать, то войдёт в права наследника крупного состояния. Пусть он не скучает в нашем кругу!

Общество захлопало, начало приветливо кланяться сыну Николы, тот стоял сконфуженный, а приблизившийся консул произнёс уже не так пафосно:

— Чтобы вы не чувствовали себя слишком одиноко, дорогой синьор Дорифор, я вас поручаю заботам моей старшей дочери — Летиции. Познакомьтесь, пожалуйста. Ей недавно исполнилось шестнадцать, и она уже невеста на выданье. Отнеситесь друг к другу по-доброму.

Девушка во многом напоминала отца: небольшого роста, с острым вздёрнутым носиком и смеющимися голубыми глазами. Но такого изящества, женственности, совершенства черт лица и фигуры Софиан ещё не встречал. Эта нежная смугловатая кожа с натуральным румянцем на щеках, тонкие точёные ноздри, длинные ресницы и по-детски пухловатые розовые губы, светлые, слегка вьющиеся волосы под шапочкой, лебединая шея и прелестные тонкие музыкальные пальчики — всё пленяло воображение, очаровывало собой, заставляло замирать сердце. А её звонкий голос! Он звучал, как хрустальный кубок, по которому ударили деревянной палочкой.

— Здравствуйте, синьор Дорифор, — поклонилась она учтиво и при этом чуть-чуть кокетливо, — рада видеть вас на папенькином балу. Нравится? Довольны? А хотите потанцевать?

Проглотив комок, Феофан ответил:

— Я, увы, не обучен.

— Не обучены? — удивилась она.

— Нет, вообще-то танцевать я умею — наши танцы простолюдинов, но они в ином духе, не похожи на эти, не такие гармоничные и изящные.

— Бросьте, не стесняйтесь. Если вы умеете танцевать в принципе, то легко обучитесь и нашим манерам. Я сейчас покажу; главное — расслабьтесь, будьте в своей тарелке и шалите непринуждённо; остальное приложится!

Взяв его за руку (молодой человек ощутил мягкую прохладную кожу её ладони и зашёлся от восхищения), повела к центру зала и поставила напротив себя, в линию танцующих. Начала урок: шаг вперёд, шаг назад, влево, вправо, поворот и хлопки на уровне груди, переход сквозь строй, снова поворот, несколько притопов... У послушника действительно получалось слаженно, он освоился быстро и уже не выглядел деревянной куклой на ниточках, задирал ноги от души, вроде бы балуясь, и в ответ на улыбку Летиции тоже улыбался. А потом они пробовали лёгкое белое вино, заедали его засахаренными фруктами и болтали.

— Ваш отец сказал, будто вы — невеста на выданье, — любопытствовал юноша. — Можно ли узнать, кто-то покорил уже ваше сердце и помолвлен с вами или претенденты только ещё становятся в очередь?

Девушка смеялась:

— А для вас это важно?

— Разумеется: не хотелось бы возбуждать в ком-то ревность.

— Отчего не хотелось бы? Вы такой трусишка?

— Нет. Не знаю. Просто не люблю лишних неприятностей.

— Разве побороться за сердце дамы — неприятность?

— Если дама помолвлена — безусловно.

— Но помолвлена — не значит обручена. И любую помолвку можно быстро расторгнуть.

— Для чего ж расторгать?

— Если даме вдруг понравится кто-то больше, нежели жених.

— Стало быть, жених у вас есть?

— Я не утверждала.

— Но и не отрицали?

— Ах, оставьте, пожалуйста, глупые расспросы. Мне сегодня приятно с вами. Вы ведь эти слова жаждете услышать? Получайте. Остальное не имеет значения. То, что будет завтра, для меня сегодня не существует!