Уинстон Грэм - Четыре голубки

— В таком случае вы не должны питать иллюзии на мой счет.

— Я и не питаю. Нет.

— Наоборот. Та поэма...

— Я написал и другие. Но не решился их послать.

— Вам и эту не следовало посылать.

— Разумеется, не следовало. Это было неподобающе с моей стороны. Но когда мужчина поет песнь любви, он надеется, что однажды предмет страсти его услышит.

Демельза пробормотала что-то едва слышно.

— Что? Что вы сказали?

Она подняла голову.

— Вы меня озадачили.

— Могу ли я надеяться, что это значит...

— Не стоит надеяться. Разве мы просто не можем радоваться тому... что живы? Вспомните, что вы сказали мне в Техиди о том, как заново научились ценить жизнь?

— Да, — ответил он. — Вы обратили против меня мои же слова.

Демельза широко улыбнулась.

— Нет, Хью... Не против вас, а совсем наоборот. Таким путем мы можем ощущать привязанность, но никого не ранить.

— Так вы чувствуете ко мне привязанность? — спросил он.

— Вам не следовало об этом спрашивать.

— Я только что лишился солнечного света — вашей улыбки. Но это того стоило, потому что вы слишком честны, чтобы меня обманывать. Это не привязанность.

— Танец закончился. Все расходятся.

— Вы не чувствуете ко мне того, что чувствовали бы к брату. Это ведь так, Демельза?

— У меня много братьев, и ни один не похож на вас.

— А сестры?

— Нет.

— Увы. Мне не стоило спрашивать. Господь не стал бы повторять свой шедевр.

Демельза глубоко вздохнула.

— Я бы выпила портвейна.

— Эта контрабанда, — сказал виконт Фалмут, — достигла возмутительного размаха. Вы знаете, что на прошлой неделе в Фалмут прибыла шхуна «Мэри Арманд» с грузом угля. Но кое-кому шепнули словечко, и во время разгрузки на борт поднялись таможенники. На судне нашли второе дно, под которым скрывалось двести семьдесят шесть бочек бренди.

— Вот как, — пробормотал Росс.

Он машинально отметил, что у Фалмута, Бассета и Джорджа Уорлеггана есть кое-что общее: ненависть к контрабанде. Поскольку сам Росс некоторым образом был в нее замешан совсем не так давно, он не мог найти более подходящего ответа. В любом случае, вряд ли его сиятельство пригласил Росса, чтобы обсудить эту проблему.

Фалмут сидел у дымящегося камина, пламя только разгоралось. На виконте был зеленый бархатный сюртук и небольшая шапочка, прикрывающая скудную шевелюру. Выглядел он, как зажиточный фермер средних лет, но молодящийся, здоровый и набирающий вес. Лишь глаза выдавали аристократическое происхождение. Рядом с ним стояло блюдо с виноградом из оранжереи, он время от времени клал в рот виноградинку.

Разговор коснулся урожая. Росс подумал, что они могли бы обсудить любую тему, затрагивающую графство: судоходство, горное дело, судостроение, добычу в карьерах, рыболовство, выплавку металла или новые предприятия на юго-востоке, добывающие глину для посуды, и во всем этом Фалмут наверняка принимает участие. Не так приземленно, как Уорлегганы, не занимаясь делами лично, но имея доли, которыми управляют служащие и адвокаты, или владея землей, где стоят предприятия.

— Мне кажется, я в долгу перед вами, капитан Полдарк, — сказал лорд Фалмут.

— Да? Мне не приходило это в голову.

— Что ж, да, и причем вдвойне. Если бы не вы, сын моей сестры до сих пор томился бы в вонючей тюрьме в Бретани. Если был бы еще жив.

— Я рад, что вы считаете меня достойным человеком. Но считаю своим долгом указать, что я отправился в Кемпер лишь для того, чтобы освободить доктора Эниса, находящегося сегодня здесь, а всё остальное произошло случайно.

— Не имеет значения. Это была смелая затея. Я и сам не так давно был военным и не могу не оценить мужество самой идеи и тот риск, на который вы пошли.

Росс молча кивнул. Фалмут выплюнул косточку в ладонь и закинул в рот еще три виноградины. Прождав достаточно долго, Росс сказал:

— Я счастлив, что дал Хью Армитаджу возможность сбежать. Но не представляю, почему вы решили, что вдвойне мне обязаны.

Фалмут выплюнул остальные зерна.

— Как я понимаю, вы отказались противостоять моему кандидату на выборах в Труро.

— Ох, Боже ты мой!

— Почему вы так говорите?

— Потому что, как оказалось, невозможно вести какую-либо частную беседу, содержание которой не стало бы известно всему графству.

Фалмут опустил взгляд.

— Не думаю, что об этом широко известно. Но мне сообщили. И как я понимаю, это правда.

— Правда. Но должен снова повторить, что причины моего отказа были сугубо эгоистичными и не касались обязательств перед другими людьми.

— Другие люди, как выяснилось, с удовольствием не выполняют свои обязательства по отношению ко мне.

— У одних есть амбиции, милорд, а у других нет.

— А каковы ваши, капитан Полдарк?

Столкнувшись с неожиданно прямым вопросом, Росс не нашелся, что ответить.

— Просто жить, как я того желаю, — сказал он, — заботиться о семье. И делать людей вокруг счастливыми и свободными от долгов.

— Похвальные цели, но ограниченные.

— А чьи цели менее ограниченные?

— Думаю, тех людей, кто желает служить обществу, в особенности во время войны... Но как я подозреваю, судя по вашей прошлогодней авантюре, вы недооцениваете себя... или просто не знаете, куда направить усилия.

— По крайней мере, не в сторону жизни парламентария.

— То ли дело мистер Джордж Уорлегган.

— Именно так.

Фалмут проглотил еще одну виноградину.

— Когда-нибудь я с удовольствием лишу мистера Джорджа Уорлеггана жизни парламентария.

— Думаю, есть только один способ этого добиться.

— Какой?

— Прийти к соглашению с сэром Фрэнсисом Бассетом.

— Этому не бывать!

Росс пожал плечами и больше ничего не добавил.

— Бассет залез на территорию моего округа, — сказал Фалмут, — покупает влияние и благосклонность, оспаривает права, много поколений принадлежащие моей семье. Он достоин поощрения не больше, чем его подхалимы!

— А разве не во всей округе торгуют влиянием и благосклонностью?

— Да, как бы цинично это ни звучало. Но эта система вполне годится для поддержания работы правительства. Она ломается, когда наглые, пронырливые и слишком богатые молодые землевладельцы вмешиваются в давно установленные права старой аристократии.

— Я вовсе не уверен, — ответил Росс, — что действующая система выборов годится для поддержания работы правительства. Разумеется, она лучше, чем прежняя, потому что ни король, ни лорды, ни обыватели не могут править без согласия остальных. Возможно, это спасет нас от повторения 1649 года, или даже, глядя на Францию, от 1789-го. Но с тех пор как сэр Фрэнсис предложил мне занять место в парламенте, я много думал о существующей в Англии системе, и мне она напоминает полуразвалившуюся карету, в которой все рессоры и оси давно сломаны, а в полу дыры от тряски по ухабам. Ее можно только выкинуть и сделать новую.