Уинстон Грэм - Четыре голубки

Спустя десять минут Ровелла решилась заглянуть в кабинет. Оззи стоял у окна, сжимая и разжимая кулаки. Полы его сюртука подрагивали от каждого движения, а лицо покраснело от злости.

— Викарий?..

Он обернулся.

— Это ты его подучила?

— Чему? В чём дело? О Господи, что-то пошло не так?

— Да как ты смеешь поминать Господа! Всё пошло не так, и лучше уже не будет! Наглый гаденыш! Останься он еще на мгновение, и я бы его придушил!

Ровелла скрестила руки.

— Ох, Оззи, но что не так? Когда я надеялась... Когда я думала, что мы наконец-то нашли решение проблемы...

— Что не так? Скажи этому прощелыге, что если еще раз явится в мой дом, я велю арестовать его за вторжение и отправлю в тюрьму!

Ровелла подошла к его столу.

— Расскажите мне. Я должна знать.

Оззи повернулся и взглянул на нее.

— Этот маленький подарок, чтобы он на тебе женился — на падшей девушке пятнадцати лет, без гроша за душой, беременной, без семейных связей и внешности, так вот, он ожидает, точнее требует, этот невежественный осел, свадебный подарок в тысячу фунтов!

Ровелла стояла перед Оззи, закрыв лицо руками, а он неистовствовал, многократно повторяя слова «наглый», «выскочка» и «гнусный». Во время короткого просвета во время бури Ровелла сказала:

— Не знаю, что на него нашло.

— И я не знаю! Наглость и бесстыдство этого парня просто поразительны! Что ж, Ровелла, выбрось его из головы. Он не для тебя, ты не выйдешь за него с моего благословения и даже с малюсеньким подарком! Попомни мое слово.

— Я думала, что вы можете предложить нам самое большее сто фунтов.

Оззи резко умолк.

— Ах, так ты думала о ста фунтах, вот как? Ты уверена, что не вложила в его голову эту тысячу? Ты точно не сказала ему о десяти тысячах?

— Нет, викарий, нет, клянусь! — простонала она. — Клянусь! Да как мне такое могло прийти в голову?

Оззи пристально посмотрел на нее.

— Иногда мне кажется, что ты способна на всё! Временами я думаю, что сам дьявол присутствовал при твоем рождении. Твоим отцом не мог быть божий человек. Служитель церкви. Человек, собственными руками возлагающий благодать на других!

Ровелла громко зарыдала.

Мистер Уитворт упал в кресло и облокотился о стол. В нем еще кипел гнев, но где-то в глубине зарождалось прежнее желание.

— И что же мне теперь с тобой делать?

Ровелла не переставая плакала. Однако вдруг сглотнула слезы.

— Может быть, я еще раз с ним повидаюсь и вразумлю.

— Он должен понимать, наверняка подозревает, что у меня есть и другие мотивы, чтобы сбыть тебя с рук! Ты сказала ему, дала ему причины для подозрений?

— Нет! Нет! Никогда! Я так с вами не поступлю, викарий, если меня не принудят.

— Кто это может тебя принудить?

— Может быть, я с ним повидаюсь, — всхлипнула она. — Может быть, я смогу его вразумить.

И она повидалась с Артуром Солвеем и с бесконечным терпением устроила новую встречу этих двоих. Потея, с дрожащими руками и подгибающимися коленками, хотя и со внушенной Ровеллой уверенностью (сама она не присутствовала, но ни на минуту не давала о себе забыть), Артур Солвей стоял на своем. Оззи согласился на сотню, а потом, в качестве последнего предложения — на две, это было больше, чем его дополнительный годовой доход от Сола. Солвей снизил претензии с тысячи до семисот фунтов, но разрыв был слишком велик. Осборну могли бы напомнить, как сам торговался с Джорджем Уорлегганом, когда претендовал на руку Морвенны, но не напомнили.

И тут наконец начала показывать зубки Ровелла.

— Вы не понимаете, — сказала она как-то Оззи, — в какой нищете живет мистер Солвей. Если вы считаете его жадным, то подумайте о его семье. Его отец живет на набережной, в принадлежащем городскому совету доме. У него девять детей, из них только Артур смог выбиться в люди. У старшей девочки припадки, старший брат в услужении в Кардью, потом идут еще три девочки, трехлетний брат, еще одному — полтора года, а мать опять на сносях.

— Размножаются как крысы, — сказал Оззи.

— Живут как крысы, — ответила Ровелла. — Ох, викарий, прошу, поймите его положение. Из тех денег, что он зарабатывает, он еще пытается помочь семье. Они платят две гинеи в год аренды за коттедж, а его отец в прошлом году заболел и не мог расплатиться, так что городской совет забрал его инструменты и кое-какую мебель. И теперь он не может зарабатывать! Он попросил помощи в приходе, и ему предложили отправить семью в работный дом. Но вы же понимаете, что это значит разлуку с женой и детьми и разрушит то малое, что у него еще осталось. Он честный и работящий, как и Артур, но сейчас живет на милости городского совета. У детей даже башмаков нет, едят они только хлеб и картошку, а ходят в лохмотьях, которые подарили соседи...

— Ты многое о них знаешь, — подозрительно заметил Оззи.

— В первый раз я ходила с ними повидаться вчера днем. У меня прямо душа болит!

— Так значит, ты можешь позволить себе быть с ними щедрой, да? На мои деньги! На двести фунтов! Которые я тебе предложил! Да это в четыре раза больше, чем ты заслуживаешь!

— Тсс! Морвенна услышит.

Оззи сглотнул.

— Боже милосердный, да ты просто наглая попрошайка! Не желаю больше этого слушать! Неужели ты думаешь, что если я снизойду до этих несчастных и предложу им двести фунтов, они не будут на седьмом небе от счастья? Да с них хватит и ста восьмидесяти и моего благословения. Это мое окончательное слово. А теперь ступай и займись делами. Возвращайся ко мне самое позднее послезавтра, или я заберу свое предложение обратно.

— Да, викарий, — ответила Ровелла. — Благодарю вас, викарий.

И она ушла.

Вернулась она вечером следующего дня.

— Я с трудом смогла получить сегодня весточку, потому что присутствовала Морвенна, пришлось сделать всё очень быстро, но я передала ему ваше сообщение, Оззи, и он отказался.

— Отказался!

— Прошу вас, подождите. Я спорила с ним и умоляла, но он сказал, что не может согласиться на меньшее. Он сказал... Я не особо в этом разбираюсь, Оззи, но он сказал, что купить и обставить коттедж выйдет дороже, а семьсот фунтов, даже если он мудро их вложит и будет усердно трудиться, принесут едва ли достаточно, чтобы содержать меня и семью. Вот что он сказал. Мне очень жаль. Он настроен решительно.

— Тогда пусть убирается к дьяволу! — взорвался Оззи. — И ты вместе с ним. Это самое наглое вымогательство! Будь вы оба прокляты! Я не шучу! Проклинаю вас обоих! Прочь из моей комнаты! И не смей плакать. Ты слишком часто прибегала к этой уловке. Выметайся, я сказал!

— В конце концов, — всхлипнула Ровелла, — я уговорила его на шестьсот фунтов. Но не думаю, что он согласится хоть на фунт меньше, а если не согласится, то у меня не будет мужа!