Михаил Щукин - Осиновый крест урядника Жигина

Нашли Земляницына скоро. Он подошел, чуть запыхавшись, подал широкую и крепкую, как из дерева, ладонь, спросил:

— Как добрался, Илья Григорьич?

— Да, слава богу, добрался. Дорога до вас, сам знаешь…

— Это уж точно, по нашей дороге только чертям скакать. Пойдем на квартиру определяться?

— На квартиру успеем. В кошевке у меня одна личность сидит. Надо ее одеть и под замок куда-нибудь посадить, ну, и покормить чем найдется. И коня бы поставить…

— Да все сделаем, Илья Григорьич, не беспокойся.

Не прошло и получаса, как Комлев был одет, посажен в подвал конторы, под надежный амбарный замок, кошевка прибрана под навес, а конь поставлен в конюшню. Земляницын повел Жигина на квартиру и по дороге, издалека, завел разговор, пытаясь выяснить: по какой причине урядник на прииск приехал? Для отчетности и для порядку или иная причина имеется, и касается ли эта причина его самого, Земляницына? Отвечал Жигин, как ему казалось, просто и буднично:

— Да какая причина, обыкновенная. Беглого каторжного упустил недавно, пристав мне хвоста накрутил, вот я и полетел сломя голову. А беглый, который под замком сейчас сидит, сам нашелся, хочешь — верь, хочешь — не верь…

И поведал в подробностях всю историю, приключившуюся с Комлевым. Слушая его, Земляницын фыркал по-кошачьи, это означало, что он смеется, но глаза оставались настороженными. «Плохой я, видно, мастак тень на плетень наводить, — подумал Жигин. — Ну, и ладно, пусть поерзает, чтобы служба медом не казалась. А я свое дело делать буду, мне от этого дела никакого отступа быть не может!» Вслух же сказал:

— Давненько я у вас не бывал. Какие новости случились?

— Новостей особых нет, скучно живем, разве что иногда подерутся, так это случай привычный… Вот и пришли, заходи, Илья Григорьич.

Крепкий, видимо, недавно срубленный домик стоял недалеко от берега речки, на взгорке; перед домиком был огорожен жердями палисадник, и даже имелась низкая калитка, которую по-хозяйски распахнул Земляницын. Калитке и палисаднику Жигин удивился — не было раньше на прииске такой моды, ничего лишнего здесь со дня основания не городили, беспокоясь лишь о малом, чтобы тепло имелось да крыша не протекала. Богатства из земли доставали немыслимые, а бедность и неприбранность вокруг царили такие, будто собралась в одном месте лишь голь перекатная. Да, порядки и нравы тут имелись свои, давно заведенные, и переиначивать их никто не собирался. Поэтому и удивился Жигин.

Поднялись на крылечко с маленькими перильцами, миновали сени, и на стук в двери отозвался женский голос:

— Заходите, не заперто!

Зашли, следом за ними, обгоняя, закатился морозный клубок и растворился в тепле на ярких, цветных половиках. Статная молодая хозяйка месила тесто, и руки ее, голые до локтей, были измазаны в муке.

— Принимай, Катерина, постояльца. Урядник Илья Григорьевич Жигин, прошу любить и жаловать.

— Милости просим, — отозвалась хозяйка, — раздевайтесь, в горницу проходите. Я хлеб только в печь поставлю и на стол соберу.

— Да нет, я проходить не буду, — отказался Земляницын, — мне еще кое-куда заглянуть надобно. Отдыхай, утречком забегу за тобой, тогда и поговорим. А теперь, как говорится, до свиданья, и приятных снов.

Дверь за Земляницыным, впустив еще один белый клубок, захлопнулась, на улице едва различимо скрипнула калитка, и Катерина еще раз пригласила:

— Да вы проходите, проходите, Илья Григорьевич, намерзлись, наверное, за дорогу-то, грейтесь. У меня тепло, печку только что истопила.

Жигин разделся, взял с собой кобуру с револьвером, шашку и прошел в горницу. Сел на широкую деревянную лавку, откинул голову к стене и с наслаждением вытянул ноги притомился он все-таки за последние дни. Спал мало, накоротке, и сейчас, оказавшись в чистой и уютной горнице, где все было обихожено старательными женскими руками и где каждая вещичка, даже цветная занавеска на окне, источала покой, едва удержался, чтобы не уснуть. Резко встал, прошелся по горнице. Передернул плечами, разгоняя дремоту, подошел к окну. Смотрел поверх занавески, как на улице сгущается темнота, и все думал, тянул, будто длинную, без обрыва, нитку, одну-единственную мысль, которая не давала ему покоя и которой он боялся больше всего; старался отогнать, но она упрямо возвращалась: «А не обманула меня Марфа? Не послала туда — не знаю куда, искать неведомо чего?» И сам же себя осекал: «Если уж запряг, ехать надо, а не под брюхом у коня мельтешить! Поехал — езжай!»

— Про Столбова забудь! И про Губатова забудь! Таких фамилий ты отродясь не слышал. И людей этих, соответственно, в глаза не видел. Еще раз повторить? Или сразу запомнишь?

— Не дурнее прочих, запомним.

— Вот и замечательно. А теперь запоминай дальше. Стоит перед тобой, собственной персоной, в натуральном виде и обличии, Егор Исаевич Расторгуев, представитель Общества «Сибирский мукомол», и едет он на Первый Парфеновский прииск по личному приглашению тамошнего управляющего Савочкина, чтобы заключить договор на поставку муки. Тебя этот самый Расторгуев нанял для поездки как известного своей лихостью извозчика и обещал хорошо заплатить. Больше ты ничего не знаешь, и Расторгуева никогда раньше не видел. Запомнил? Повтори.

Извозчик, который совсем недавно подвез молодых людей, Столбова и Губатова, к Сибирскому торговому банку, а увез только одного Столбова, сидел сейчас на низкой и шаткой табуретке, смотрел снизу вверх узкими чалдонскими глазами, и взгляд его был совершенно бесстрастным, даже равнодушным. Повторять услышанное он не стал, дернул плечом и спросил:

— Деньги когда будут?

Столбов, назвавший себя Егором Исаевичем Расторгуевым, подошел к нему ближе, наклонился, заглядывая в лицо, и неожиданно рассмеялся:

— А ты, братец, оказывается, жадный! Что, разбогатеть не терпится? Ты потерпи… Вот съездим, и тогда полный расчет. Ночь еще здесь переночуем, а рано утром — в дорогу. Теперь повтори.

Извозчик смотрел не смаргивая, прежним бесстрастным взглядом. Молчал. Затем неторопливо поднялся, ударил ладонью о ладонь, будто невидимую пыль стряхивал, и в глазах у него мелькнула злая искра:

— Егор Исаевич Расторгуев, из «Сибирского мукомола», едет к Савочкину на прииск о продаже муки договариваться… Заплатить хорошо обещал, — извозчик помолчал и добавил: — да боюсь, как бы не обманул, шибко долго жданками кормит!

— Молодец! Но последнее, я думаю, говорить никому не надо.

— А я не кому-то, я тебе говорю, Егор Исаевич, чтобы не запамятовал.

— Еще раз молодец! Но беспокоиться обо мне не нужно, память у меня хорошая. А теперь, как говорится, займемся сборами в дальнюю дорогу.

— Я пойду коня напою да сена дам. Мне собраться — только подпоясаться.