Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Позже, уже после войны, Жуковский ввёл приятеля в семью своей сводной сестры Протасовой, младшей дочери которой, Александре, Воейков вскоре сделал предложение. Был он, тридцатишестилетний холостяк, явно ей не пара: пристрастен к вину, с характером тяжёлым, к тому же, имевший внебрачного ребёнка. И юная, милая, рассудительная Саша не питала к нему нежных чувств. Однако мать усиленно толкала дочь в бездну — свадьба состоялась.

Жуковский был крепко привязан к Протасовым: в старшую дочь, Машу, он был безнадёжно влюблён, в Саше не чаял души. Чтобы сделать её счастливой, обеспечить достойным приданым, продал своё единственное имение и все вырученные деньги — одиннадцать тысяч — передал Саше.

Брак вышел неудачным — сердце Саши часто сжималось в комок от выкрутасов мужа, нередко кончавшихся скандалами. Лишь общество Жуковского и затем Александра Тургенева да Василия Перовского, с которыми подружилась Саша, было её единственной радостью.

Несчастной оказалась любовь Василия Андреевича к его ангелу, милой Маше. И во многом пытался разлучить влюблённых не кто иной, как давний друг, а теперь и родственник Воейков. Но душа Василия Андреевича не ожесточилась и не могла ответить подлостью на вероломство и невоспитанность этого человека.

Он, наоборот, старался подмечать в нём не тяжёлые и дурные черты, а то стоящее и светлое, что в нём ещё оставалось. С надеждой он передал Воейкову рукопись Перовского, потому что считал: есть в нём вкус литературный, не может не усмотреть и не поддержать талант.

Ещё буквочка к буквочке составлялся в типографии «Русского инвалида» [26] «Русский инвалид» — военная газета, выходившая в 1813 — 1917 гг. Имела литературные приложения. , где выходили в качестве приложения «Новости литературы», текст «Лафертовской маковницы», а Петербург уже чествовал рождение нового сочинителя — Погорельского Антония.

Первыми, конечно, о повести прослышали члены Вольного общества любителей российской словесности [27] Вольное общество любителей российской словесности — литературное общество в Петербурге в 1816—1825 гг. Возникло по инициативе группы молодых людей чиновничьего звания и первоначально носило консервативный характер. Направление его резко изменилось после избрания председателем в 1819 г. видного деятеля «Союза благоденствия», поэта Ф. Н. Глинки. Тогда же руководящее положение в обществе заняли будущие декабристы К. Ф. Рылеев, Н. А. и А. А. Бестужевы и др. К ним примыкали Н. И. Гнедич, А. А. Дельвиг. На заседаниях обсуждались вопросы истории, науки, искусства, читались «Думы» Рылеева и другие произведения ранней декабристской литературы. А. А. Перовский был избран членом этого общества в 1820 г. во главе с его председателем Фёдором Глинкой и чуть ли не в полном своём составе — братья Александр и Николай Бестужевы и Вильгельм Кюхельбекер, Кондратий Рылеев и Дельвиг Антон — нагрянули к Алексею домой. Заставили прочитать всю повесть, не раз громко прерывая автора возгласами одобрения. А потом взялись горячо обсуждать.

— Воейкову, значит, не по нутру пришлась вся твоя фантастическая канва? — воскликнул Вильгельм. — Так он же не признает ничего романтического. А я, право, позавидовал, как у тебя вся эта чертовщина с колдовством выписана прелестно! Ну-ка передай мне листы, я ещё раз прочту.

И Кюхельбекер вслух повторил только что читанное автором:

— «Старуха подвинула стол на середину комнаты, из стенного шкафа вынула большую темно-алую свечку, зажгла её и прикрепила к столу, а лампаду потушила. Комната осветилась розовым светом. Всё пространство от полу до потолка как будто наполнилось длинными нитками кровавого цвета, которые тянулись по воздуху в разных направлениях — то свёртывались в клуб, то опять развивались, как змеи... Старуха начала ходить кругом стола и протяжным напевом произносила непонятные слова; перед нею плавно выступал чёрный кот с сверкающими глазами и с поднятым вверх хвостом. Маша крепко зажмурилась и трепещущими шагами шла за бабушкой. Трижды три раза старуха обошла вокруг стола, продолжая таинственный напев свой, сопровождаемый мурлыканьем кота. Вдруг она остановилась и замолчала... Маша невольно раскрыла глаза — те же кровавые нитки всё ещё растягивались по воздуху. Но, бросив нечаянно взгляд на чёрного кота, она увидела, что на нём зелёный мундирный сюртук; а на месте прежней котовой круглой головки показалось ей человеческое лицо, которое, вытараща глаза, устремляло взоры прямо на неё...»

— Кот, бабушкин кот — вот кто тут главный персонаж! — вскочил с места Александр Бестужев. Был он уже известен и как критик, и как писатель, выдавший впервые свои сочинения под именем Марлинского. — Недавно я пришёл к убеждению: у нас есть критика, но нет литературы. Сейчас здесь вынужден признать: есть литература! И есть новый, подающий надежды русский писатель Антоний Погорельский!.. Ещё раз не удержусь: как славно выписан кот, вдруг волшебно обернувшийся титулярным советником Аристархом Фалалеичем Мурлыкиным.

Еле заметная усмешка появилась на губах хозяина дома:

— Хм! А вот некоторые просвещённые люди, даже являющиеся издателями, серьёзно уверяют публику, что колдовства нет и быть не может. А вы, господа, неужто не верите гаданию на картах и на кофейной гуще?

Раскуривая трубку, худощавый лицом и телом Фёдор Глинка добродушно захохотал:

— Что мудреного, если, часто гадая, что-нибудь да отгадаешь? Самому записному вралю, как вы знаете, иногда случается сказать правду, однако за то он не перестаёт быть вралём.

— Хм, да, — снова загадочно протянул Перовский, — значит, вам, верно, не случалось встречать настоящих ворожеек, а потому вы и не верите гаданию. Что, например, вы скажете о госпоже Норман, которая, говорят, предсказала судьбу первой супруге Наполеона, императрице Жозефине, тогда, когда Наполеон и не помышлял ещё о разводе? Между тем я имел честь лично быть знакомым с мадам Норман, воспоминания о посещении которой до сих пор свежи в моей памяти...

Все подсели поближе к рассказчику, не скрывая, однако, недоумения по поводу неожиданного поворота, который принял разговор, а Глинка громко произнёс:

— Нет уж, милейший Перовский, ты меня не одурачишь! Ну-с, слушаем тебя.

— Как вы догадываетесь, дело происходило в Париже, — начал серьёзно рассказчик. — В одно утро я на площади Лудовика Пятнадцатого взял фиакр и приказал ему ехать к мадам Норман. Жилище её известно всем извозчикам в Париже, и потому фиакр привёз меня прямо к её квартире. При входе в переднюю горничная встретила меня с таинственным видом и спросила, что мне угодно. Я отвечал, что желаю посоветоваться со знаменитою её госпожою.