Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Не потому ли, что ещё до восстания они были уже при дворе, рядом с царём, и знали: не перешибить? На их глазах рухнул декабризм — один из путей к свободе. Но самый ли верный и достижимый? Не вернее ли другой — каждому стремиться стать свободным в условиях несвободы?

А может, их вела и другая мысль: тайное общество — не ход. Тайна и останется тайной, поскольку ты, боясь себя обнаружить, станешь скрывать образ своих мыслей перед друзьями, перед обществом, перед тем же государем. И что проку, если обо всём — лишь между собою? Правду надо передавать тому, кто всеми управляет. Правду надо говорить царю. И чем эта правда горше — тем необходимее ему о ней говорить. Но для сего надо самому стать внутренне свободным и независимым, чтобы не выгоду свою искать — преследовать пользу отечеству.

Должно быть, так выстроили свои линии жизни братья Перовские, размышлял сейчас Толстой. Но разве и он не преследует тех же высоких и благородных целей? Он лишь не желает, чтобы где следует — хитростью, где необходимо — осторожно мимо подводных камней и скрытых опасностей. Он хочет так, как умеет, как велит ему сердце — по-рыцарски прямо.

И всё же у него иной род служения — искусство, что бы ни говорили о его личных качествах государь и другие, даже самые близкие ему, люди.

А может, и он всё же способен принести пользу тем, кого, например, притесняют за раскольничью веру?

Далее Курска, если бы лёг снег, ничего лучше, практичнее санного пути и нельзя было вообразить.

Но, несмотря на декабрь, снег здесь ещё не выпадал, и до самого Кременчуга — считай, вёрст на пятьсот — лежала непролазная топь.

— Ваше сиятельство, куды ж в такую непролазь? — кручинились ямщики. — Да, знать, дело ваше важнеющее, если неделю-другую не можно вам переждать.

А пережидать было никак нельзя даже ни дня, ни часа — в Крыму умирал дядя Василий Алексеевич.

Тяжёлым — горше не придумаешь — выдался для Толстого последний год: 10 ноября прошлого, 1856 года умер дядя Лев Алексеевич, 2 июня нынешнего скончалась матушка, и вот, знать, впереди могила ещё одного родного человека.

У гроба матери он провёл целую ночь. И не один, вместе с отцом Константином Петровичем.

Так уж случилось: Анна Алексеевна, порвав с мужем, навсегда уехала от него, и сын более не встречался с отцом.

С дядей, братом отца, талантливейшим художником-модельером Фёдором Петровичем, он сохранит родственные связи, и они станут добрыми друзьями. Но не так с отцом. Видимо, тут сказалась воля властной матушки. Однако у её гроба и произошло свидание с родителем, уже дряхлым, тоже заканчивавшим, увы, свой земной путь.

Теперь зовёт дядя, любимый дядя Василий, самая последняя связь с родной кровью.

Проскочили Николаев, дальше пошёл сносный, сухой путь, а уже к Симферополю и от него к морю экипаж летел птицей, как только позволял горный серпантин.

Вокруг стояли деревья, почти сплошь зелёные, кусты, покрытые цветами, а морская гладь, мелькавшая внизу, среди скал, сверкала на солнце изумрудом. И казалось невероятным, что где-то здесь, среди этой пышной природы, угасает некогда сильная и могучая человеческая жизнь.

Высокий и стройный кипарис за окном был почти сплошь покрыт молодыми, только что созревшими шишками и потому выглядел очень браво и нарядно. Как солдат-новобранец, подумал Василий Алексеевич.

Дом, в котором он лежал, был дворец графа Михаила Семёновича Воронцова, построенный сразу как бы в двух стилях. Фасад, обращённый к морю, с башенками-минаретами и причудливой резьбой у входа напоминал роскошную обитель какого-нибудь восточного султана. Другая же, обратная сторона была стилизованной копией древних шотландских замков.

Новороссийский генерал-губернатор Воронцов ранние свои годы провёл с отцом в Англии, впитал в себя, что называется, дух Альбиона и потому всю жизнь не мог с ним расстаться. Восточный же облик парадной стороне своей летней обители граф придал, вероятно, затем, чтобы напоминать о собственной власти в Таврическом крае, у самого Чёрного моря.

В редкие годы, когда генерал Перовский навещал Крым, он непременно останавливался здесь, в Апупке, во дворце Михаила Семёновича. Владелец замка вообще слыл хозяином хлебосольным, потому при строительстве специально предусмотрел покои для гостей, как раз выходившие окнами на море.

Год назад граф скончался, но дворец по-прежнему был открыт для близких друзей. Однако Василий Алексеевич на этот раз вспомнил об Алупке не намеренно — он спешил в имение Мелас, тоже на берегу Чёрного моря, но дальше к Севастополю, которое отошло к нему после смерти брата Льва.

Известно, как даже самые дряхлые наши вельможи изо всех ничтожных уже сил держатся за свои служебные кресла, чтобы если и помереть, то только на службе. Перовский же, почувствовав, что состояние его здоровья становится «борьбой сил душевных с физическими», прямо попросил отставки: «Я употребил свою энергию, к которой был способен, и держался до последней крайности, но «невозможное — невозможно», особенно когда совесть говорит, что дальнейшая борьба была бы вредна для службы и особенно для блага страны, которой я управляю и которую больше всего люблю. Я мог бы ещё обманывать зрителей, но обманывать самого себя невозможно: пора уступить место другому...» Александр Второй, до этого удостоивший Василия Алексеевича графским титулом и алмазными знаками ордена Андрея Первозванного, с душевным соболезнованием, как написал в письме, согласился с просьбой ещё и нестарого, шестидесятидвухлетнего генерала.

С апреля нынешнего года он был свободен и по совету врачей, всю жизнь после Варны мучившийся грудью, к осени отправился в Крым. Сопровождала его в поездке, как в последние годы в кочевье за рекой Уралом, Александрина — графиня Александра Андреевна Толстая. Фрейлина великой княгини Марии Николаевны, она являлась родной тётей писателя Льва Николаевича Толстого и давно уже стала очень близким другом Василия Алексеевича.

То ли нелёгкая осенняя дорога истомила, то ли перепад климата так повлиял, но при въезде в Крым Перовскому стало плохо, и он решил остановиться в Алупке и по пути, из Ялты, послал в Петербург семье младшего брата Бориса депешу: «Будьте на мой счёт покойны. Болезнь идёт своим порядком: в правом лёгком вода возвышается, но не быстро, в левом не прибавилась. Слаб. Ожидаю приезда их — и жду смерти. Кого Господь пошлёт прежде, того и приму радостно».

Видно, перед поездкой условился с Борисом, молодым генералом при дворе, с Алёшей Толстым да с племянниками Жемчужниковыми, что, случись с ним что, они прибудут. В послании же остался верен себе — лёгкая усмешка над собой и твёрдое понимание того, к чему себя уже безбоязненно приготовил.