Валерий Есенков - Дуэль четырех. Грибоедов
- Название:Дуэль четырех. Грибоедов
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АСТ, Астрель
- Год:2004
- Город:Москва
- ISBN:5-17-022229-7, 5-271-08109-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Валерий Есенков - Дуэль четырех. Грибоедов краткое содержание
Новый роман современного писателя-историка В. Есенкова посвящён А. С. Грибоедову. В книге проносится целый калейдоскоп событий: клеветническое обвинение Грибоедова в трусости, грозившее тёмным пятном лечь на его честь, дуэль и смерть близкого друга, столкновения и споры с Чаадаевым и Пушкиным, с будущими декабристами, путешествие на Кавказ, знакомство с прославленным генералом Ермоловым...
Дуэль четырех. Грибоедов - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— К Жандру, к Жандру пошёл [13] К Жандру, к Жандру пошёл! — Жандр Андрей Андреевич (1789-1873) — поэт, драматург, переводчик, друг Грибоедова.
!
Он с благодарностью стал думать о том, с расчётом принуждая себя, что теперь, в ноябре, уже рано темнеет, почти в пять часов, и Жандр вечерами почти никогда не выходит из дома, всё чем-то занят, сердечный, и натура у него домоседа, но через минуту впал в забытье и в каком-то тёмном кошмаре видел только горящие гневом глаза, опоминался внезапно, по бокам различал слишком редкие, слишком тускло мерцавшие фонари и вновь, уже наяву, страдальчески видел те же глаза, расплывчато-голубые, молящие о чём-то страшно неотложном и важном.
В полутёмных сенях, с одной тонкой свечкой на столбике, неотступный Богдан-Иоганн, неуклюже топчась, потирая свои длинные побелевшие уши, торопливо, невнятно, придерживая его за плечо, с неожиданно сильным саксонским акцентом, который с годами почти потерял, полушёпотом изъяснил:
— Поехал с ним Якубович. Доктор определительного ничего не сказал. Вам бы поскорее уснуть, Александр. Всё, может быть, обойдётся. Вы ложитесь, ложитесь, а завтра условимся, на случай чего.
Стоя с опущенной головой, плохо соображая разбитым умом, где он и что с ним такое стряслось, поражённый этим пристальным взглядом вопрошающих глаз, не оставлявшим его, он вяло, почти безразлично спросил:
— Ты поди, Богдан Иваныч, поди, небось тоже устал, ты поди-ка к себе, отдохни.
И не расслышал, не различил, ушёл ли верный Богдан-Иоганн, остался ли на случай при нём, верный друг, давно не слуга, только привычно укрывшись из глаз, как делывал часто, наставник по-прежнему умён, пуще добр, а уж годы прошли, дитятко выросло, поглядеть, так изрядный вышел дурак. То проваливалось, то вспыхивало жарким огнём в кружившейся голове:
«Коли сам духом слаб... Богдан-Иоганн...»
Жандр в зелёном длиннополом халате, высокий, худой, с тревожным лицом, с вопросительным, тоже ищущим взглядом, наконец появился в дверях и воскликнул с неуверенной радостью, протягивая длинные руки, чтобы обнять:
— Ты жив!
Его больно ударили, уязвили эти два облегчавших, всё упрощающих слова, и, сильно морщась, как от боли в зубах, он отвернулся от них, натужно стягивая шинель, негодующе бормоча:
— Как видишь, жив, это что.
Радуясь всё смелей видеть лучшего друга живым, невредимым, всплеснув всполошённо руками, как баба, Жандр суетливо принялся ему помогать, с таким усердием таща борт шинели, что шинель не снималась никак, застёгнутая до самого верха, поспешно между тем расспрашивая его:
— С теми-то, с теми-то что?
Отстранивши чуть не в ухо бубнившего друга, прямо в шинели сев на сундук, опустивши тяжёлую голову, чтобы не смотреть на него, он едва слышно выдавил из себя:
— Васька, должно быть, убит.
Выпрямившись во весь высокий свой рост, по-гусиному вытянув длинную тонкую шею, Жандр испуганно, слабо спросил:
— Наповал?
Он стащил с головы ставший тесным цилиндр, давивший его, как чугун, не глядя сунул куда-то, нехотя пояснил:
— Пока нет, пуля в живот, станет мучиться день или два, не дай Бог, скверные раны, не бывает скверней.
Жандр ещё тише, ещё осторожней спросил, склонивши к нему небольшую, аккуратную, с короткими волосами умную голову:
— Якубович?
Он поднялся, рванул застёжки и одним грубым движением сбросил шинель:
— Якубович всегда будет жив! Сукин сын!
Жандр облегчённо вздохнул, двигаясь вокруг него осмотрительно, бережно, точно это он был подстрелен в живот, потирая сухие ладони, вопросительно заглядывая в глаза:
— Слава Богу, ты промахнулся?
Он вдруг обернулся, злобно сказал:
— Я ещё не стрелял!
Подхватив крепко под руку, точно опасаясь, что он упадёт, Жандр потащил его в кабинет:
— Да ты толком-то, толком-то всё доложи!
Ухватившись за это последнее слово, в канцеляриях всё доклад и доклад, говорить не умеют человеческим языком, он заволновался, тотчас сел в кресло, раздумчиво проговорил:
— Да, разумеется, всё доложу... доложу...
Жандр не отходил от него, склонившись, поправляя очки, матушка с малым дитятей, точный портрет:
— На тебе лица нет, что с тобой, Александр?
Он отмахнулся нетерпеливо вялой, непослушной рукой, какое в самом деле лицо:
— Ты садись, я же сказал: я доложу, я тебе всё доложу по порядку, полный рапорт отдам, что за чёрт!
И вдруг необдуманно, с покрасневшим, словно бы вздувшимся, жалким лицом, чувствуя только, что перед ним человек, который верно поймёт, что бы и как бы он ни сказал, он торопливо высказал то, что безмолвно, безвыходно всю дорогу терзало его под пыткой тех пристальных, осуждающих, Васькиных в сталь отливающих глаз:
— Вот видишь, Андрей, вся моя жизнь получилась не та!
Раскрыв широко, изумлённо глаза, Жандр медленно опустился на стул перед ним, став ещё выше, каланча каланчой, и, запинаясь, попробовал возразить:
— Что ты, что ты, Бог с тобой, Александр...
Он сморщился, спрятал в ладонях лицо, не в силах глядеть, бормоча едва слышно, скорей всего для себя одного:
— Как задумано было... сколько положено сил...
Жандр снова всплеснул всполошённо руками, словно больше делать ничего не умел, как руками махать, кокошник бы ему да чепец:
— Постой, Александр, ты не ранен?
Он вздрогнул и сердито, сквозь зубы, напомнил ему:
— Ведь мы не стрелялись, я тебе доложил, честь по чести, это Васька насмерть убит.
Жандр с недоумением протянул:
— Нет лица на тебе...
Опустив руки, подхватив эту вздорную мысль, твердя про себя, что лица на нём всё последнее время и вовсе не стало или, возможно, и не было даже совсем никогда никакого лица, а нечто невнятное, рожа одна, не приметил никто, чудеса, дурачье, обожжённый, униженный этим мрачным открытием, понемногу выбираясь из своего забытья, подняв глаза, с упрёком и грозно, он глухо спросил:
— Что здесь Якубович, вот именно: что здесь Якубович, с какого конца, коза на плацу, вот что ты мне лучше доложи по всем пунктам, вразуми, не пойму?
Испуганно оглянувшись, словно надеясь увидеть шального драгуна у себя за спиной, переводя затем на него тревожно вопрошающий взгляд, а ведь жив, не убит, Жандр негромко, ласково произнёс:
— Помилуй, Александр, здесь никакого Якубовича нет...
Усмехнувшись, не став отвечать на дичайшее подозрение хлопотливого доброго друга, что он ненароком повредился в уме, пытаясь сам осознать, с какой стати в отношения близких друзей встрял посторонний для них, балбес, балабол, вечно шумный и зычный, не голос, Иерихона труба [14] Иерихона труба — по ветхозаветному преданию, стены палестинского города Иерихона рухнули от звуков труб завоевателей.
, неумный, конечно, однако с превосходными честнейшими мыслями на весь белый свет, как и принято нынче, все якобинцы, кричи да кричи, этот, как его, Якубович, правдолюбивый, вздорный на вид, с такими большими усами, точно чуя чутьём, что появление крикуна Якубовича могло бы как-нибудь ему разъяснить, что он сам в этой дурацкой страшной истории, мрачно глядя на стену, обитую блёклым пёстреньким ситцем, привозим из Англии, когда ткать свои ситцы пора, стараясь подавить раздражение, он неспокойно, раздёрганно произнёс:
Интервал:
Закладка: