Сергей Жук - На восточном порубежье

— Как уверенно держится мужик! — думал про себя губернатор. — Не иначе мои вороги Толстой и Меньшиков Алексашка ему догляд поручили? Донесет сиволапый, что не так, а те сразу до императрицы потащат!

Столь неожиданно пришедшая мысль, до крайности расстроила князя Долгорукова. От страха неприятно взмокла спина, а по лбу предательски потекли капли пота.

— Не можется мне нынче, — неожиданно произнес губернатор. — Ты уж голова ступай, отдохни с дороги, а завтра прошу снова ко мне. Устроим мы не иначе ассамблею как в лучшие времена при Петре Алексеевиче, там и представишь своих мореходов, и между менуэтами о делах поговорим.

Все стали расходиться. А вот капитану Павлуцкому было не по себе. Не в меру решительный, сейчас он чувствовал растерянность и крайнюю досаду. Князь Долгоруков, этот высокопоставленный вельможа спасовал перед простым казаком, что даже звания воинского не имеет. Его звание казачьего головы, хоть и высока, но будучи старым званием служилого казачества даже не попало в «Табель о рангах», что утверждено Петром Великим в 1722 году. И это означало, что сие звание ниже любого служащего, что имеется в данном табеле.

Капитан молча ждал разъяснений от губернатора, но тот лишь произнес.

— И ты капитан ступай. Не время еще. Завтра, в присутствии всех офицеров объявлю свое решение.

6

Один хотел чтобы этот день не наступил вовсе, другой наоборот торопил его начало, а кому было и безразлично, но время не остановить, и ее лучшая подруга судьба ткет свой ковер людских судеб неумолимо и с не малой фантазией.

Хитер князь Михаил Владимирович, ничего не скажешь. Ассамблею не спроста устроил, даже музыкантов отыскал, что бы народ потешить. Но главное решил посмеяться над Афанасием Шестаковым.

— Уж где а на ассамблеях бывать голове не приходилось и тамошних порядков не знает, — рассудил он. — От стыда сгорит казак, узнает свое место мужичье!

После обеденной службы все вновь собрались во дворце наместника. На этот раз среди приглашенных были и дамы. Все больше жены и дочери офицеров. Особо волновались не замужние молодые дамы. Как же ведь ассамблея! Да еще говорят, будут молодые офицеры адмиралтейства!

Плох тот офицер у которого на такой случай не окажется нового парадного мундира. На счет драгунов, сомневаться не приходилось. Хоть и не Санкт-Петербург, но подобное мероприятие всегда в ожидании. Но вот, что бы у офицера отправленного с экспедицией на край света, тоже оказался праздничный новенький мундир, хоть и не естественно, но тоже вполне обыденно.

Прямо скажем, большой присутственный зал был переполнен блестящим обществом, как в прямом, так и в переносном смысле.

Офицеры Тобольского драгунского полка, что составляли большую часть мужской половины залы, были одеты в уставные мундиры. По тем временам это был большой шик. Форма определенная Петром была лучшим пропуском на ассамблеи.

Драгунский камзол был синего цвета с красными отворотами. Длинные черные ботфорты, черная треуголка с серебряным кантом и шпага. Внешний вид дополнял белый шарф, что являлся необходимым элементом мундира. Именно по нему, по его материалу и убранству определялась происхождение и состояние офицера. Шарфы были от бумажных тканей до шелковых, могли украшаться тончайшим шитьем, жемчугом и другими каменьями.

Молодые офицеры адмиралтейства, подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Гвоздев тоже были в зале. В них чувствовался еще запах Петербургских салонов, но вот на счет формы похвастаться не могли. Не успел Петр определить форму для офицеров флота Российского. Не было в том резону. Малым числом они кружились тогда между иноземными лейтенантами да капитанами, а те носили форму свою, определенную их императорами да королевами. Вот и рядились адмиралтейские офицеры как могли. Но молодым, на радость, существовала форма гардемарина, что негласно потихоньку превращалась в офицерскую. Ну а наши адмиралтейцы были как на подбор из гардемаринов. Так что выглядели они не хуже драгун. Черная треуголка, красные штаны, былые чулки, и черные штиблеты. А главным элементом мундира была удлиненная куртка — бострога, узкая, приталенная со стоячим воротником. Она появилась на русском флоте с первыми голландскими матросами, и надежно обосновалась на многие десятилетия.

Куртка обшивалась золотой бязью, украшалась большими дорогими пуговицами, непременная шпага, и в результате выходил неплохой мундир, позволяющий проявлять полную свободу индивидуальности, в чем весьма и преуспели наши офицеры.

Настроение у них было приподнятое. Столь серьезная ассамблея, да еще в их честь, была первой в их жизни. Молодые, здоровые, с обветренными лицами моряки с восхищением ловили хоть и мимолетные, но весьма обещающие взгляды Тобольских красавиц, не чая, что те делали подобные реверансы более для того, что бы позлить своих кавалеров. Ведь в провинции для дам жизнь блеклая, однообразная.

Старший по команде, штурман Якоб Генс тоже находился в зале. Голландец по происхождению, он уже долгие годы находился на русской службе. Одетый в чисто голландскую бострогу, с красным платком на шее, шрамом на лбу, полученном в пьяной драке, он походил более на старого пирата. Единственным украшением была длинная старая шпага, каких на флоте ныне не сыщешь, хотя в старину была любимым абордажным оружием морских пиратов. Возраст уже не малый, здоровье пошаливает. Жизнь прошла буйно, да и пороков хватает. Ром, девки, карты были основным дополнением к службе. Вот и в экспедицию подался более, бежал от карточных долгов. Можно считать его присутствие в зале весьма примечательным и экзотичным.

А вот Афанасию Федотовичу Шестакову пришлось тяжко. Если он и беспокоился в Санкт-Петербурге о собственной одежде, то более о теплом исподнем белье, и вязанной шерстяной рубахе, что дают телу тепло и приятность свободы в движении. Благо, хоть прихватил пожитки, в коих хаживал по столице. Вещи добротные слов нет, но во всем подчеркивают простолюдина безродного. Скрепя зубами от злости, он старался незаметно стоять в сторонке, надеясь исчезнуть при первой возможности.

Неожиданно оборвалась музыка, и в залу вошел Сибирский губернатор, князь Михаил Владимирович Долгоруков. Одетый в платье, что одевалось при дворе императора, он сверкал будто в золотой оправе, воплощая богатство и благородство своего рода.

Не сразу он отыскал среди гостей казачьего голову, а отыскав, поимел подлинное наслаждение.

— Что же ты голова в сторонке прячешься. В честь тебя ассамблея устроена. Веди ко мне своих офицеров представь их, порадуй старого подвижника Великого Петра.

Багровея от сознания собственной нелепости, Шестаков повел своих офицеров: Генса, Федотова и Гвоздева к губернатору.