Сергей Жук - На восточном порубежье

— А ты не рискуй! Возле берега иди! Коль задует больше меры в бухте или в устье реки какой отсиди. До ледостава еще далече, неужто не дойдешь ранее нас. А когда сотника с людьми высадишь, то часть груза отдашь, все легче будет. Нам никак нельзя переть его берегом, поворуют инородцы, бунт учинят, сильно соблазн велик. Казаков сам знаешь нехватка, не уберечь нам добро. Ты уж родной как-нибудь доберись.

— На все воля божья, только на него и уповаем, — вздохнул и перекрестился Лебедев.

Лишь сотник Остафьев чувствовал себя великолепно. Его крайне радовала перспектива морской прогулке на ладье, нежели идти скопом по сухопутью, зачастую на ровне с собаками и оленями впрягаясь в груженые нарты.

Ведь если «Лев» их доставит в устье реки Сиглан, этим значительно сократиться дорога до реки Гижиге, где намечался общий сбор, куда должны подойти и Камчатские казаки. Еще Остафьев радовался, что удалось ему заполучить к себе в ватагу казака Андрея Чупрова, грамотного и пригодного для письма, и еще толмача Луку Ярыгина, что с молодой женкой Настей добирался в Анадырский острог по личным надобностям.

— Если все сладится, то добрую службу справим для государя, и себе славу великую, — подбодрил всех Афанасий.

На следующий день «Лев» груженый снаряжением и людьми, покинув бухту у Татуйского острога, вышел в море. Погода стояла великолепная. Расписанные осенней палитрой прибрежные сопки радовали глаз обилием и яркостью красок. Попутный ветер наполнял паруса и «Лев» уверенно шел к северным широтам Ламского моря.

8

20 октября 1729 года «Лев» достиг устья реки Сиглан, где благополучно высадил небольшую группу Остафьева, а сам тут же отправился далее к Гижигинской губе. Пятидесятник Лебедев имел с собой на борту сорок шесть казаков и большую часть имущества экспедиции, включая пушки, фузеи и пороховой запас со свинцом.

Помня наказ Шестакова, Лебедев шел крайне осторожно, при малейшей опасности шторма прятался в тихие лагуны и бухты. Ладью от штормов он уберег, но вот время потерял много, а шторма в тот год пришли рано к охотскому побережью. В результате «Лев» дошел только до Ямского острога, и встал на зимовку. Бухта, где ладью поставили в отстой, была в нескольких верстах от острога.

Ямский острог касательства к ямщицкой службе не имеет, его название от одноименной реки Яма, что вблизи острога впадает в Ламское море и служит казаком дорогой в земли ясашных коряк и обильным источником рыбы, что заготавливается впрок во время нереста. Место тут тихое, гарнизон не большой, не более десяти человек, да и острогом лишь кличется в отписках, укрепленное зимовье да и только. Перебрался Лебедев с командой в теплую избу, а на судне охрану оставил. Запасы имеются и жизнь пошла сытая и ленная. Жируют казаки да брагу хмельную попивают.

— Надо послать голове отписку, что мол ныне до Гижиги не добрались, встречный ветер не пускает. Только в следующий год и доберемся, — порой вспоминалось Лебедеву.

— Рано еще посыльных слать. Афанасий на Гижигу придет не раньше января, а отсель, налегке месяц ходу, — отговаривали его знающие люди.

Но не сейчас, ни позже отписка к голове так и не ушла. Не довелось Афанасию Шестакову узнать о зимовке, как и о судьбе всей команды «Льва».

— Иван! Что-то тревожно возле лодии! — поделился опасениями один из казаков. — Приходили ясачные иноземцы коряки, ямские и иретские. Вроде как торговать. Котел медный, взяли за сорок красных лис, и все расспрашивали сколь добра есть, что бы большим торгом прийти. Их соглядатаи и сейчас за «Львом» наблюдают.

На следующий день Лебедев решил сам пойти до лодии и все проведать, но уже ночью прибежал посыльный.

— Беда капитан! Коряки приступом на лодию идут!

— Коряки здешние все под государем! Ясак который год платят исправно! — засомневался кто то из местных казаков.

— Измена значить! Я же говорю приступом идут! Запалить «Льва хотят! Во! Гляди зарево! Все же запалили!

Лебедев схватив, что попало под рука из оружия, со своими людьми бросился на выручку. Длинными показались в ту ночь эти две версты. Ветер бил в лицо мокрым снегом. Языки пламени от горящего «Льва» все росли, причудливо прыгая на ветру, кривляясь, и отрываясь исчезали в ночном небе.

Кругом черная мгла, Шум волн заглушает все другие звуки, слепит приближающееся пламя огромного кострища. Задыхаясь от быстрого бега, Лебедев с дружиной неожиданно оказался окруженным со всех сторон коряками. Десятки стрел, копий, ножей обрушились на головы казаков. Тот бой был отчаянным, кровопролитным и коротким. Пали все казаки вместе со своим пятидесятником Иваном Лебедевым. Страшную засаду приготовили для них инородцы. Всем скопом навалились, и буквально подняли казаков на копья. В тот год многие местные племена учинили бунты и измены супротив русских.

В Ямском остроге переполох тоже был не шуточный. Одиннадцать человек гарнизона, оберегавших ясачную государеву казну, это весь люд что прибывал в остроге. От Лебедева ни слуху ни духу, как в воду канули.

К вечеру следующего дня коряки осадили Ямский острог. Выстрелы казаков, и редкие шибания из единственной старой медной пушки, зло обрушились на осаждающих редким но убийственным градом свинца. Казаки были мастера огненного боя, каждый из них добрый стрелок.

Но защитники Ямского острога пришли в оцепенения, и даже их ружья на время замолчали, когда по ним ударили новейшие фузеи, из арсенала Афанасия Шестакова, что были еще вчера в трюмах «Льва». Сомнений, что Лебедев со своими людьми все перебиты, уже не оставалось. Другой ценой фузеи бы не оказались в руках инородцев.

Коряки палили из фузей как могли. Редкие пули свистели над головами осажденных, и ударялись в стены острога.

Хоть и старались русские держать в тайне науку огненного боя, но совместное проживание дало свое. К тому же многие инородцы были в острогах на различных службах, и даже крестились в православную веру. От таких вообще секретов не было, их даже приходилось обучать огненному бою для служб государевых.

Теперь кроме корякских стрел приходилось опасаться и свинцовых пуль. От стрел есть извечная защита кольчуга да панцирь, а вот от пуль не спастись. Та коль попадет, то суждена тебе тяжелая рана или смерть, а каждому известно, пуля дура.

Баталия у Ямского острога вышла не шуточна, страстей и крови предостаточно. Кроме свинцового града пуль, защитники боролись с огнем. Стены, облитые животным жиром, полыхали в темноте осенней ночи безнадежно. К утру четверо защитников острога пали. Остальные ушли с рассветом по подземному ходу.

До Тауйского острога дошли двое казаков: Еким Писарев и Павел Баев. С их слов и была составлена отписка.