Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

– Мужа не пущу, – решительно продолжала Соколина. – Помрет он там, до Ольховичей не добравшись, дети сиротами останутся. Сама поеду. А если так уж нужны портки, – она уперла руки в бока и с вызовом глянула на Равдана, – то могу Войку взять! Ему уже пять сравнялось, в седле сидит крепко!

Равдан засмеялся, вообразив дружину под предводительством пятилетнего воеводы Владивоя Акуновича.

– Пусть едет! – Хакон лежа махнул рукой. – Эта баба не на то еще способна.

– Ну, тогда собирайся. – Равдан не стал спорить. – Ждать больше нечего, а то дороги развезет.

В тот же день Соколина уехала домой в Смолянск – готовить дружину к походу. Благодаря своему воспитанию в доме старика Свенельда она разбиралась в дружинных делах куда лучше, чем в женских.

Дней через пять Равдан выступил из Свинческа вверх по Днепру; через десять поприщ к нему присоединилась Соколина, и обе дружины двинулись на восток. И лишь дней через семь-восемь после их отъезда Хакон настолько окреп, что смог встать с постели. Он еще кашлял и был бледен, и вид его внушал Ведоме тревогу, но он больше не хотел лежать в чужом доме, зная, что Смолянск стоит без дружины и хозяев, а родные дети покинуты без отца и матери, под присмотром одной челяди.

Перед тем как отпустить его, женщины несколько дней обсуждали: кого бы послать с ним в Смолянск? Без хозяйки, хоть какой-нибудь, там сейчас нельзя: и дом не присмотрен, и дети при одних няньках, да и сам воевода еще нуждается в зельях и заботе. Пока муж в отъезде – Равдан ожидался назад одновременно с Соколиной, – Ведома не могла бросить собственный дом и всех домочадцев дружины.

– Может, ты поедешь? – не зная, что делать, Ведома взглянула на сестру.

– С ума сошла? – удивилась Еглута. – С мужиком девку молодую посылать, а у него жена уехавши! Срама не оберемся, кто ее возьмет потом?

– Да он чуть дышит! – воскликнула Ведома.

– Он не такой! – одновременно с ней воскликнула Прияна. А потом, когда обе женщины повернулись к ней, добавила: – И я не такая!

– Правда, – согласилась Прибыслава. – Она уже не несмышленыш какой, а Акун – муж честный. Да ты ведь с ней челядь пошлешь, вот и присмотрят.

– За мной не надо присматривать! Я сама уже должна быть в дому хозяйкой!

– Если бы Святослав киевский поворачивался поживее, она уже была бы Хакону племянницей! – засмеялась Ведома. – Будет тебе, мать, воевода родного племянника не осрамит. Да и ему сейчас не девки, а зелья с медом на ночь нужны!

На ночь… Прияна закусила губу. Но подумала вовсе не о том, о чем, вероятно, думали старшие родственницы. Опасаться за свою честь ей в голову не приходило: хозяева Смолянска и Свинческа тесно общались и держались почти как одна, хоть и проживающая раздельно, семья. С детства обрученная с племянником Хакона, Прияна привыкла смотреть на воеводу как на родственника, почти дядю.

– Ладно, я сама поеду, – вздохнув, согласилась Еглута. – С моими старыми костями только и сновать по чужим домам…

– И я поеду! – упрямо заявила Прияна. – Буду помогать.

Назавтра выдался ясный день, солнце так сияло над широкими снеговыми полями над Днепром, что было больно смотреть. Прияна, одетая в куний кожух, крытый голубой шерстью, с белым платком на голове, из-под которого свешивалась длинная коса, вышла к саням. В одних сидела закутанная Еглута и лежали короба с их пожитками, в других устроился Пламень-Хакон.

Прияна вздохнула. Именно так, в солнечный день нынешней зимы, мечтала она отправиться в дальнюю дорогу – в Киев, к своему жениху. А вместо этого едет совсем в другую сторону, и всего за десять поприщ, с мужчиной, который вовсе не собирается брать ее в жены.

– Если тебя заставляет сестра, ты можешь не ехать. – Пламень-Хакон заметил ее расстроенный вид. – Я справлюсь и сам. Меня больше не надо кормить с ложки, для дома есть челядь, у детей есть няньки.

– Да мне не трудно. – Прияна вздохнула. – Только мне думалось, к своему мужу нынешней зимой поеду, не к чужому…

– Это верно, в мужья тебе я староват! – Хакон коротко засмеялся, стараясь не закашляться, и сжал ее руку в варежке. – Но если бы я мог сейчас увидеть моего братанича Святослава, то сказал бы ему, что он просто дурак…

– Молчи! – Прияна махнула на него варежкой. – А то холоду наглотаешься.

Вышедшая вслед за сестрой Ведома набросила на сидящих в санях медведину, укрыла их со всех сторон и махнула возчику: трогай! Прияна помахала ей и детям.

Сани легко скользили по накатанной дороге на льду Днепра. По пути Прияна немного развеселилась: в Свинческе ее томила тоска ежегодно повторявшегося разочарования, но хорошо было выбраться зимой из дома, подышать свежим воздухом, посмотреть на солнце. А то не успеет рассвести – уже тебе и сумерки, глухая тьма вокруг, где едва теплятся огоньки лучин. Утром не встать, пока не вытянет в оконце дым от топки, а наружу не выходишь – выбегаешь: до отхожего места и скорее назад. А в санях хорошо, под медвединой тепло. Сидя дома за пряжей, она бы извелась от обиды на киевлян, которые и сами за ней не едут, и за кого другого не пускают. Чужой дом, дети и хозяйство отвлекут ее от ходящих по кругу унылых дум…

Новый городец Смолянск начал строить еще Тородд, старший брат Хакона – на другой год после смерти Сверкера и соглашения о выплате дани Киеву. Это он выбрал высокий холм над Днепром, где у подножия уже стояла весь – Смоляничи, и возвел на вершине просторный двор. Уже имелся ров и вал, ограждавший городец со стороны берега, в будущем предполагалось поставить на валу стену с боевым ходом. Но и сейчас с горы открывался широкий вид на окрестные холмы и увалы, на крыши веси, заснеженные сейчас пашни, подступавшие к самому валу, луга, дальний лес на возвышенной гряде, темная накатанная полоса дороги по льду Днепра, убегающая в обе стороны. Даже дух занимался: от Свинческа так далеко не глянешь, поэтому Прияне нравилось бывать в Смолянске.

Просторные избы – жилые, гостевые, дружинные, рассчитанные на своих и приезжих, выглядели новыми и добротными: их поставили лет пять-семь назад. В первые годы Тородд, а потом Хакон каждую зиму в месяц сечен посылали людей валить деревья; потом бревна волоком по снегу притаскивали на берег и укладывали сохнуть. По мере того как дерево подсыхало, возводились постройки; все привыкли слышать с этой стороны стук топоров и крики, а по берегу лежали груды разнообразной щепы и корья. Даже сейчас они кое-где рыжели из-под снега.

– Немного похоже на Киев, – кивнул Прияне Хакон, когда сани поднялись на холм. – Там тоже кругом склоны: то вверх, то вниз. И тоже далеко видно. А внизу крыши, Днепр, лодьи, на том берегу бор…

Прияна жадно слушала и невольно воображала: это – Киев. Примерно такое же все: горы, склоны, кровли, кроны деревьев между ними, широкие дали и другие вершины по соседству – она увидит, когда приедет к жениху… Вот по этой реке, которая ведет в самый Киев, будто прямая дорога, делаясь постепенно шире и шире.