Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

– Благо тебе буди, княгиня! – Те поклонились, а Святослав слегка нахмурился.

Ему хотелось поскорее выяснить дело, чтобы сразу начать решать, как поступить. Купцы, впрочем, понимали его красноречиво нахмуренную бровь, а может, под сотней нетерпеливых взглядов княжье угощение не очень лезло в горло, поэтому насытились и поблагодарили довольно быстро.

Оказалось, что ничьей вины в смерти Хакона нет, его загубила та же хворь, которая уже унесла нескольких его братьев, двух старших сестер и племянника, Одда Олеговича. Но вслед за тем вставала забота: кем его заменить в Смолянске?

Об этом немедленно и заговорили. Родичей, способных стать новым посадником, у Святослава не осталось: одни слишком малы, другие уже сидят на своих местах. Зато бояре-сваты мигом оживились: Себенег предлагал своего сына, женатого на Святане Мистиновне, воевода Ивор – своего сына Одульва, мужа Живляны Дивиславны. Сыновья Острогляда тоже были зрелыми молодцами, а через Ростиславу они приходились правнуками самому Вещему.

Святослав бросил вопросительный взгляд на Мистину, тот сразу замотал головой: он не собирался уезжать из Киева, где почета и дохода имел не меньше. К тому же Эльга вовсе не желала расстаться с Утой, которой, конечно, пришлось бы со всеми детьми уехать с мужем.

– Но одна мысль у меня есть, – сказал Мистина. – Ведь со смертью Хакона моя сестра овдовела. У нее трое малых детей. Будет неплохо, если новый посадник окажется человеком хорошего рода, подходящего возраста и вдовцом. Тогда Смолянску не пришлось бы менять хозяйку, столь достойную, что она сама способна заменить мужа.

Отличаясь ловкостью ума, он тут же увидел случай сохранить влияние на смолянские дела, не покидая Киева.

– А тебе сестричей кормить не придется, – пробурчал Честонег.

– Кто же у нас такой? – задумалась Эльга.

– Да брат Вестим, – тут же откликнулся воевода Соломир Дивиславич.

– И правда! – согласилась Эльга. – Только вот…

Но Мистина, поняв ее мысль, успокоительно кивнул. Братья Дивиславичи были детьми последнего ловацкого князя, давным-давно убитого Ингваром. Они выросли в Киеве и ходили в воеводах, но до власти Эльга их предпочитала не допускать. Однако в Смолянской земле князь – Станибор. Захоти Вестим Дивиславич большего, чем треть княжеской дани, – у него будет соперник на расстоянии поприща.

– А вот невесту смолянскую надо забирать незамедлительно, – напомнил Мистина. – Правда, Асмунд? Пусть-ка шурин твой, как приедет, сразу ее и снаряжает. Чтобы к осени…

– Я сам поеду! – перебил его Святослав. – Пойдем с отроками, посадника в Смолянск посадим, невесту заберем. Чего осени ждать? Она ж не сноп! Да, Улебка?

– Хоть сейчас! – весело ответил тот.

– Да его и сажай в Смолянск, зачем другого! – засмеялся Острогляд и подмигнул Улебу. – Я слышал, вы Улебке ту смолянку сватаете?

В беседе случилась заминка; Эльга глянула на Мистину.

– Не решили мы еще это дело, – мягко произнес воевода. – Княгиня матушка сомневается…

– Да чего сомневаться! – отмахнулся Святослав. – Возьмем ее да отдадим за Улебку. Он же мне брат! Кому еще-то? Кто мне ближе его!

Он похлопал по плечу сидевшего рядом Улеба; с силой потеребил, будто норовя спихнуть со скамьи, тот ответил толчком, так что князь покачнулся. Бояре переглянулись, усмехаясь: оба соколы, жениться думают, а все возятся, будто щеняти, что за уши друг друга кусают.

– Да там и женим! – закончил Святослав. – Чтобы как по осени моя жена от древлян приедет, Улебкина ее уже ждала. Подружки будут.

– М-молод больно – в посадники! – с запинкой произнесла Эльга, делая вид, что отвечает на другой вопрос. – Пусть возмужает сперва, а со временем – отчего же нет?

– Нет, посадником пусть уж Вестимка будет. Улеб мне самому нужен! – отрезал Святослав. – А дружину большую всю возьму. Как бы они там не забаловали, смоляне, на воле-то.

– Дружину большую возьмем, – одобрил воевода Асмунд. – Не всю, но половина пригодится. Ведь та невеста – княжьего рода по отцу и матери. Скажет, ей княжий сестрич не ровня. Не захочет.

– Как я скажу, так и будет, – надменно бросил Святослав.

Весь вид его говорил: еще мне не хватало с девкой спорить!

Эльга промолчала, но думала вовсе не о девушке. На ум ей пришли те смолянские бояре, с которыми они с Ингваром когда-то договаривались об этом обручении. Впервые она всерьез задумалась: не вышло бы худа какого из того, что Свирькову дочь сватали в княгини, а теперь берут за воеводского сына, хоть и в княжью родню. Тогда, восемь лет назад, невеста была ребенком, да и им, русам, требовалось скрепить уговор как можно быстрее. Поэтому само то, что у Свирьки осталась дочь, по годам подходящая Святославу, выглядело удачей и давало возможность к общему согласию разделить наследство покойного: учитывая будущее приданое, Киев получал две трети.

Но уже через два года Эльга предпочла такой же союз с Олегом Предславичем: смоляне далеко, а древляне близко.

И вот настал тот день, когда эта забытая квашня вспухла и тесто полезло через край…

Бояре кланялись, прощаясь; Эльга глянула на Мистину. Он слегка шевельнул веками: понял.

Когда Мистина вошел – как всегда, поневоле кланяясь под притолокой, – Эльга стояла возле укладки. Быстрым взглядом он приметил: в избе больше никого, нет даже Брани с нянькой.

– Откуда Остряга знал? – сразу спросила она, едва Мистина затворил за собой дверь. Голос ее звучал непривычно резко.

– О чем?

– Хватит! – досадливо воскликнула Эльга. Она заранее знала, как именно он будет увиливать. – Ты знаешь о чем! О том, чтобы за Улебку сватать смолянку!

– Да я сам удивился. – Мистина почтительно застыл у двери, ожидая, пока княгиня пригласит его пройти и укажет сесть. – Я ему не говорил.

– Кто же сказал? – Эльга в досаде стиснула руки, будто отыскание виновного как-то помогло бы поймать улетевшего воробья.

– Бабы и девки разболтали. – Мистина развел руками. – Их же хоть не корми – только дай порядить, кому на ком жениться.

А поскольку «бабы и девки» со двора Мистины и Острогляда все приходились друг другу родней и дня не проживали врозь, то известное одним уже назавтра делалось известно и другим.

– Ты ведь хотела, чтобы решил князь, – мягким голосом, чтобы не показалось, будто он торжествует победу, напомнил Мистина.

– Иди садись, не стой бдыном! – нелюбезно пригласила Эльга, а сама отсохла наконец от места и беспокойным шагом прошлась по просторной избе.

Мистина, мягко ступая, будто стыдился своей огромности в этой «солнцевой палате», прошел и сел на лавку, покрытую мягкой свежей овчиной, а поверх нее шелковым полавочником с шитым золотом краем. К сорока годам воевода немного погрузнел, под узорным красным шелком греческого кафтана с золотыми моравскими пуговицами обозначился живот. В русой бороде засветилась седина, но бороду он опрятно подстригал, не стремясь зачислиться в старики, и так же был приветлив и любезен. Лишь пристальный, умный, чуть отстраненный взгляд серых глаз давал понять приметливому человеку, что Мистина Свенельдич далеко не прост и говорит не более половины того, что на самом деле думает.