Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

Сидя на почетном месте, будто очень богатый и нарядно одетый синий мешок в рысьей шапке, Айдас рассказывал о положении дел на том берегу. Усма быстро переводил Городиславу шепотом на ухо самое главное. Иногда умолкал и просто слушал, делая знаки: потом расскажу!

Оказалось, что этим летом из заморья нагрянул не один, а сразу два варяжских вождя, и у них большое войско – чуть ли не тысяча человек. Они легко прошли побережье ливов, разбили несколько дружин земгалов и захватили три или четыре городка. Даже испытанное средство – засады на порогах, где любая волость привыкла оборонять свои владения, – в этот раз не помогло. Варяги идут вверх по Даугаве, везут с собой всю добычу: бронзу, серебро, скот и полон. Айдасу было известно, что они уже достигли рубежей Селони и вот-вот войдут в нее. Вожди селов собрались возле священного утеса, называемого Плачущий Камень, дабы принести жертвы богам перед походом. Туда же они приглашают латгальских старейшин и хотят выступить все вместе. По отдельности никому, даже сынам Перкунса и возлюбленным Сауле, не справиться с врагами.

Городислав сохранял невозмутимый вид, но все в нем кипело и пело от возбуждения. Пришло время действовать.

Еще день спустя все старейшины с приближенными сели в лодки и поехали через Даугаву, еще с полперехода спустились по течению. На другом берегу виднелся Плачущий Камень – исполинский утес, и при виде его захватывало дух. Он высился над каменистым берегом и напоминал старика-волота, осыпанного длинными белыми волосами и бородой.

– Это белые ручьи, они сочатся из камня и стекают вниз, – объяснил Городиславу Лигейко. – Рассказывают, что внутри скалы есть тайная пещера, а в ней по ночам скрывается Дева Сауле и прядет лен – вот это обрывки ее кудели, которые она выбрасывает. Но еще моя бабка рассказывала, будто однажды в давние времена один молодой рыбак утонул возле утеса, а его невеста так горько плакала, что превратилась в белый цветок с золотой сердцевинкой. Он и правда растет только там, жена знает, как он называется… А слезы ее все текут. Но это священное место для селов, и другие тоже его почитают. Я скорее верю в пряжу Сауле – отсюда все просьбы людские вернее доходят до богов. Перед посвящением в воины юноши селов проводят ночь у подножия Плачущего Камня, и я слышал, иным удается увидеть, как Сауле на закате спускается с неба, чтобы сесть за прялку, а утром вновь поднимается в небо. Но не знаю, стоит ли им верить…

Лигейко умолчал о том, что лет пятнадцать назад, еще будучи совсем юным, не раз тайком удирал через реку и ночевал под утесом, таращил глаза на закате и рассвете, надеясь увидеть Солнечную Деву. И потому не очень-то верил похвальбе тех, кому якобы это удавалось.

Лодки пристали на каменистой отмели, откуда тропинка вела вверх – огибала утес и выводила к нему со стороны луга. На лугу виднелось много старых кострищ, одно, самое большое, было обложено камнем. Здесь селы разжигали костры в день середины лета и на праздник Перконса. В самую длинную ночь года здесь встречалась молодежь с обоих берегов реки, и многие возле Плачущего Камня находили себе пару для женитьбы.

Гостей во главе с Корьятой уже ждали селы. Выглядело все так, будто два войска собрались на битву: все явились с оружием и щитами на плече. Городислав надел свой дорогой греческий кафтан с узорной шелковой отделкой – подарок Станибора, – что сразу выделяло его в толпе голяди. Но он так привык видеть кругом бронзовые нарукавники и воинские браслеты, что без всего этого стал чувствовать себя как без портов.

На выложенном из камня очаге разожгли невысокий огонь. Вожди селов встали с одной стороны, латгалов – с другой. Каждый положил перед собой на землю свое оружие – топор, копье, боевой нож – и, подняв над ним руки, поклялся доблестно биться с врагами. Городислав стоял среди всех, между Корьятой и Айдасом, но понимал лишь отдельные слова. Усма не посмел втереться в круг воинской знати, а женщин сюда и подавно не допускали; оставшись без толмача, Городислав больше догадывался о смысле происходящего, чем понимал. Он тоже положил свое оружие наземь и поклялся Перуном не отступать ни на шаг. И то, что у двинской голяди, такой непохожей на кривичей, бог грозы и войны – тоже Перун, рождало в нем удивительное чувство общности мира и притом его огромности. Как будто вдруг удалось увидеть все небо – все целиком, сколько ни покрывает оно разных земель, лесов, гор и морей.

Вот Айдас снова стал что-то говорить, указывая на Городислава, и все взоры обратились к нему. Городислав стоял спокойно: надо думать, Айдас рассказывает, кто он такой и почему с ними.

Но потом началось непонятное. Все вскинули руки и дружно закричали. Городислав не ожидал этого и не успел сделать то же. Потом увидел, что Айдас идет к нему, а за ним двое молодых несут нарукавник – и воинский браслет с чеканным узором, какой-то особо крупный и блестящий.

К Городиславу подтолкнули Усму.

– Старейшины тебя воеводой поставили! – крикнул тот, торопясь донести самое главное. – Дескать, для войска главный воевода нужен, а ты из них один – княжеского рода. Потому и обручье тебе дают.

Айдас знаком показал, чтобы Городислав протянул ему левую руку. Один молодой воин обмотал ее выше локтя кожаной лентой с бронзовыми колечками, а сам Айдас надел ему браслет. Видя, что слов кривич не понимает, дружески похлопал по плечу. А Городислав был так изумлен, что и на родном языке не нашел бы слов. Эти вот надменные латгалы и селы, так недружественно настроенные к чужим, недоверчивые, замкнутые – сами поставили его старшим над собой! Самого молодого из вождей! Поистине Плачущий Камень – волшебное место: без воли Солнечной Девы тут не обошлось!

Городислав поднял голову и мельком глянул на солнце, будто хотел поблагодарить покровительницу. На лик Сауле набежало облачко, поэтому он не так слепил глаза. И в этом золотом кругу ему мерещилось лицо смолянки Прияславы. Вот бы она взглянула на него сейчас!

Принеся жертвы, на следующий день войско погрузилось в лодьи и двинулось вниз по Даугаве – навстречу врагу.

На заре Рагнвальда разбудили дозорные. Укрывшись плащом, он спал в шатре, который спасал от утренней сырости и отчасти – от комаров. Едва рассвело – а светало в эту пору, накануне Середины Лета, очень рано.

– Там местные пришли, – сказал ему Уни, из числа дозорных. – Три мужика, без оружия, дали понять, хотят поговорить. Ну, мы так поняли.

– За Синим послали? – прохрипел сонный Рагнвальд.

– Пошли будить.

Рагнвальд выполз из шатра и стал потягиваться, прикидывая: умыться или так сойдет? К нему подошел Эйрик, тоже заспанный и недовольный.

– Чего им надо, йотуновым детям? – как всегда, ворчал он. – Хотят поговорить – не могли потерпеть, пока люди встанут?