Эдуард Тополь - Летающий джаз

В связи с героической доставкой в СССР тысяч тонн помощи по ленд-лизу и победой в самом северном морском сражении за всю историю войны, Американское и Британское посольства ходатайствуют перед Советским правительством о награждении английских моряков советскими орденами и медалями.

Дорогой маршал Сталин! Мы, послы Британии и США, хотели бы лично засвидетельствовать Вам о намерениях своих правительств и в дальнейшем сделать все возможное для ускорения нашей общей победы и успешных совместных действий. В связи с этим специально для поставок Советскому Союзу в Иране построено несколько автомобильных заводов и по маршрутам «Тегеран — Ашхабад», «Тегеран — Астара — Баку» уже отправлено в СССР больше ста тысяч автомобилей. А по маршруту «Аляска — Сибирь» в СССР переброшено несколько тысяч самолетов…

Конечно, фраза об «ускорении нашей общей победы и успешных совместных действий» была прямой цитатой из писем Сталина президенту Рузвельту и премьер-министру Черчиллю. И, ясное дело, правительство СССР наградило адмирала Фрэзера орденом Суворова I степени, а многих английских моряков — советскими орденами и медалями.

Но аудиенции у Сталина ни Аверелл Гарриман, ни Арчибальд Керр не удостоились.

МОСКВА. Конец декабря 1943 года

Тем не менее боевые успехи союзников возымели свое действие — в эти же дни Гарриман получил «Памятную записку» Вячеслава Молотова, в которой председатель Совнаркома сообщал:

«…с советской стороны в принципе не имеется возражений к предоставлению на территории СССР для американских военных самолетов воздушных баз в целях сквозной бомбардировки Германии. Однако организация таких баз и использование для этой цели соответствующих аэродромов должны быть согласованы с планами ВВС СССР. С этой целью командованию ВВС будет поручено начать предварительные переговоры по указанному вопросу с соответствующими военными представителями США в Москве с последующим рассмотрением этого вопроса Советским Верховным командованием».

А затем Гарриману позвонил Валентин Бережков, переводчик Сталина и Молотова. Бережков попросил принять его и явился не с пустыми руками. Вместе с шофером правительственного «ЗИС-101» он внес в гостиную «Спасо-хаус» тяжелый ящик и картину, завернутую в коричневую бумагу крафт. Когда Гарриман спустился к посетителю, ящик и картина были уже распакованы, и Гарриман увидел замечательную фарфоровую групповую скульптуру и портрет Сталина с трубкой в руке.

— Что это? — удивился он.

— Здесь написано, — Бережков перевел послу надпись на портрете: — «Моему боевому другу — президенту США Рузвельту. Иосиф Сталин». — И пояснил: — Если вы помните, сэр, президенту Рузвельту очень понравилась фарфоровая скульптура на тему русских сказок, которую в Тегеране товарищ Сталин преподнес Черчиллю в день его рождения. Иосиф Виссарионович заметил реакцию президента Рузвельта и, вернувшись в Москву, поручил председателю Всесоюзного общества культурных связей отобрать аналогичные работы. Когда они были показаны Сталину в Кремле, он выбрал эту, поскольку здесь яркие тона цветного фарфора напоминают работы палехских мастеров. Иосиф Виссарионович надеется, что эти подарки понравятся президенту Рузвельту.

Конечно, Гарриман выразил восхищение и скульптурой, и портретом и предложил отметить это событие. Тут же в гостиной, отремонтированной дочкой посла, появился с подносом лакей-китаец, приготовил виски со льдом, и Гарриман с гостем уселись в мягкие кресла у окна с видом на заснеженную лужайку. Гарриман не сомневался, что американский президент будет в восторге от этих подарков. Он попросил передать маршалу Сталину сердечную признательность за проявление дружеских чувств. И, понимая, что его слова тут же дойдут до Сталина, добавил:

— Я уверен, что решения, принятые в Тегеране, будут не только способствовать успешному ходу военных действий, но и положительно скажутся на послевоенном сотрудничестве между нашими странами.

Однако, зная, что Гарриман надеется после войны вернуть себе принадлежавшие ему раньше польские заводы и шахты, в Кремле его стремление к «послевоенному сотрудничеству» оперативно использовали совсем по другому поводу.

МОСКВА. Январь 1944 года

17 января 1944 года в Лондоне Польское правительство в изгнании заявило о готовности вступить в переговоры с Советским правительством для установления дружественного сотрудничества после освобождения Польши от фашистов.

18 января это заявление было опубликовано в московских «Известиях». При этом ТАСС полномочно заявило, что советское правительство не может вступать в переговоры с правительством, дипломатические отношения с которым прерваны из-за его активного участия «во враждебной антисоветской клеветнической кампании немецких оккупантов по поводу “убийств в Катыни”».

А назавтра, 19 января, Кэтлин сообщила отцу, что ее включили в международную делегацию журналистов, которая направляется в Смоленск на пресс-конференцию советской Комиссии по расследованию преступлений немцев в Катыни. Гарриман понял, что этим жестом Сталин поставил его в безвыходное положение. Немецкая пропаганда категорически отрицает расстрел тысяч польских офицеров в Катыни летом 1941 года и утверждает, что поляки были расстреляны не ими, а офицерами НКВД еще в 1940-м, сразу после того, как на основании пакта Молотова — Риббентропа Красная армия заняла Западную Украину и Белоруссию, принадлежавшие Польше. По немецкой версии, несколько тысяч польских офицеров, сопротивлявшихся установлению в Польше коммунистического режима, были зимой 1940 года свезены большевиками в смоленские леса и расстреляны у деревни Катынь. В 1941 году немцы, захватив Смоленск, зафиксировали показания десятков свидетелей этого преступления. Больше того, теперь, когда Красная армия вновь пришла в Смоленскую область, немцы публикуют фотографии своей оперативной авиасъемки — как под Катынью сотрудники НКВД поспешно выкапывают из могил разложившиеся трупы поляков, убитых ими в 1940-м, и заменяют их более свежими, чтобы доказать, что массовый расстрел произведен немцами в 1941-м…

Но как может американское посольство отказаться послать своих представителей в Катынь и тем самым поддержать вражескую версию, очерняющую советских союзников?

Морозным утром 22 января поездом из Москвы группа иностранных журналистов прибыла в Смоленск. Среди них были Кэтлин Гарриман и секретарь американского посольства Джон Мелби. Прямо с вокзала всю группу повезли по Витебскому шоссе в Катынский лес. Там, в пятнадцати километрах от Смоленска, их встретили члены Чрезвычайной государственной комиссии во главе с академиком Николаем Бурденко, главным хирургом Красной армии, почетным членом Английского королевского общества хирургов. Журналистов отвели на двести метров от шоссе в глубину леса и показали вскрытые могилы военнопленных поляков, процесс эксгумации трупов и черепа с огнестрельными ранениями. Глядя на этот ужас, Кэтлин с трудом устояла на ногах, Джон Мелби поддержал ее под правую руку, а слева ее страховал статный и молодой русский офицер. Затем журналисты прошли на места раскопа новых могил и к сгоревшему зданию дачи НКВД, после чего их отвезли в Смоленск, где в 16:30 началась пресс-конференция. Наряду с журналистами на ней присутствовали знаменитый писатель Алексей Толстой и митрополит Киевский и Галицкий Николай. Нарком просвещения Владимир Потемкин сообщил, что вплоть до июля 1941 года Катынский лес был излюбленным местом отдыха жителей Смоленска, они собирали там грибы и ягоды, а в деревне Козьи горы располагался пионерский лагерь. После прихода немцев лес был окружен колючей проволокой, везде была выставлена охрана, в бывшем доме отдыха разместился штаб германского строительного батальона, его старшие и младшие командиры участвовали в расстрелах пленных польских офицеров. Потемкин сказал, что эти военнопленные были присланы в Смоленскую область еще в 1939 году, они были заняты на земляных работах и оставались там до начала Великой Отечественной войны, но летом 1941 года гитлеровцы расстреляли их в Катынском лесу. «Можно считать установленным, — сказал Потемкин, — что польские военнопленные были расстреляны немцами в Козьих горах в августе — сентябре 1941 года…»