Денис Драгунский - Дело принципа

– Здесь нет ресторанов, – сказал Петер. – Вернее, есть одна кофейня, но она открывается в полдень.

– Что же нам делать?

– Сейчас я поищу чего-нибудь на кухне.

– Ага, – сказала я, – значит, это ваша квартира, мой бедный студент.

– Отстаньте вы от меня, – сказал Петер. – Лучше скажите, где Фишер.

– Кто? – переспросила я.

– Фишер, Фишер! – повторил он.

– Какой еще Фишер? – спросила я. – Кого вы имеете в виду? О ком вы говорите?

Петер махнул рукой и вышел из комнаты.

Через минуту вернулся, неся в одной руке стакан с водой, а в другой – тарелку, на которой лежала засохшая булочка.

– Это все, – сказал он. Я помахала рукой и сказала:

– Грызите сами. Тогда я подожду обеда.

Петер поставил тарелку и стакан на подоконник и довольно глупо спросил:

– Так значит, Фишера нет?

– Как видите, – сказала я.

– Что же теперь делать?

– Это вы меня спрашиваете? – засмеялась я.

– Нет, ну вы постарайтесь войти в мое положение, – сказал он.

– Еще чего! – сказала я. – Да и как это сделать? И вообще, тысяча извинений, если бы я служила в тайной полиции, я была бы более собранной, что ли.

Я хотела было добавить: «Я бы не подходила среди ночи к раскрытому окну, смотрящему в темные кусты». Но промолчала.

– Как-то соберитесь, дружочек, – сказала я. – Возьмите себя в руки.

Петера передернуло от моего учительского тона и непрошибаемой наглости.

– А пока, – добавила я, – выйдите из комнаты. Я переоденусь.

– Нет, погодите, – сказал Петер. – Вы ничего не слышали прошлой ночью?

– Ой, – сказала я, – я слышала кучу вещей. От вас, в частности. И от аптекаря, к которому вы меня возили, помните?

– Я не про то, – сказал Петер. – Там, на улице Гайдна, вы ничего не слышали? И вообще, как вы здесь оказались?

– Там, на улице Гайдна, – сказала я, – я не слышала ровно ничего. Там была такая глухая тишина, что мне стало скучно. Поэтому я вышла на улицу, схватила случайного извозчика и поехала кататься.

Петер смотрел на меня растерянно и с неприязнью. Он, конечно, понимал, что меня сюда привез Фишер, но никак не мог расположить в уме, как именно это произошло и зачем Фишер это сделал. Потом на какую-то секунду, наверное, подумал, что здесь какая-то слишком сложная интрига с участием, третьих, четвертых и пятых лиц, которые расправились с Анной и, может быть, похитили и убили Фишера. Все эти мысли бегали по его лицу, как фигурки по экрану в кинематографе. Как легко, оказывается, читать чужие мысли. А я-то совсем недавно удивлялась, как это удается Фишеру.

– Рассказывайте, голубчик, – сказала я учительским тоном, – рассказывайте, что у вас там случилось. Выйдите из комнаты и приготовьтесь к рассказу, чтоб изложить все складно, не перескакивать с пятого на десятое. А я пока переоденусь.

Петер вышел.

Я откинула одеяло, встала, помахала затекшими руками, крикнула ему, чтобы покрепче закрыл дверь в гостиную. Через коридор прошла в ванную, умылась. В коридоре стояла вешалка из гнутого дерева, на ней висела тужурка Петера.

Это прекрасно! Это то, что мне надо!

Я вернулась, оделась полностью и вошла в гостиную. Петер сидел на стуле сжавшись. Наверное, так сидят на экзамене студенты, перед тем как подойти к столу профессора и начать отвечать по билету. А на диване сидел Фишер. У него был утомленный вид. Глаза были прикрыты, но это был совершенно живой Фишер, потому что в руках у него была записная книжка и он ее механически перелистывал, не глядя в записи, а просто так, как будто разминая пальцы.

– Guten Morgen, – сказала я Фишеру.

– Tag, – отвечал он.

– Не выспались? – спросила я.

– Да, были кое-какие делишки, – сказал он.

У Петера был совершенно затравленный вид.

Наверное, он был уверен, что мы с Фишером одна компания, а он, как принято выражаться в криминальных романах, «пешка в чужой игре». Я точно помнила, что не включала в ванной воду на полную силу, так что не могла не услышать, как щелкает замок входной дверь. Я огляделась и увидела тяжелый закрытый шкаф, вплотную приставленный к стене. Так плотно, что между стенками шкафа и стеной комнаты не было ни щелочки. Я поняла, что это, наверное, дверь, ведущая в четвертую комнату, и успокоилась.

– Нет, нет, – вслух ответил на мои мысли Фишер. – Что вы, что вы, дорогая Адальберта. Я только что вошел. Здесь абсолютно бесшумная дверь. Если умеючи, разумеется. Если не шевелить в ней ключом, как кочергой в камине.

Он встал, прошелся по комнате, погладил Петера по голове и спросил у него:

– Ну что у тебя там?

– Ее убили, – сказал Петер.

– Боже! – сказал Фишер. – Кого? Графиню?

– Анну, – ответил Петер.

– Господи! – сказал Фишер вроде бы с неподдельным ужасом. – Анну?! Убили? Когда?

– Сегодня. Нет, вчера. То есть все-таки сегодня. То есть в полночь. Или немножко за полночь. Я вышел из комнаты буквально на минуту. Прошел в ванную умыться перед сном…

– Вот-вот, – сказал Фишер и цинически усмехнулся. – Отрицательные последствия вашей хваленой гигиены. Скажите, какой чистюля! Извините. Конечно, эта шутка некстати. Ну и?

– Я вышел из ванной и… Это просто ужасно!.. Она лежала посреди комнаты, немного ближе к окну. Она лежала на спине. Пуля попала в глаз. Я не слышал выстрела. Все произошло мгновенно. Она была уже мертва.

– Еще бы! – сказала я. – Если в глаз!

– Надеюсь, ты сразу вызвал полицию? – спросил Фишер таким голосом, что было ясно, что он имеет в виду «надеюсь ты, болван, не стал вызывать полицию?».

– Да, – сказал Петер, – да, конечно. То есть нет, извините. Нет, да и как я мог? Куда бежать? Там нет телефонного аппарата. Бежать пешком глупо, хотя, конечно, нужно, обязательно.

– Вызвал полицию или нет? – переспросил Фишер. – Да или нет?

– Нет, – сказал Петер.

– Интересные дела, – сказал Фишер, слегка успокоившись. – Значит, ее убили немного за полночь, а сейчас у нас, – Фишер вздернул руку и посмотрел на свои новые наручные часы, – а сейчас двадцать минут одиннадцатого. В котором часу ты пришел сюда?

– Не позднее десяти, – подала голос я. – Я проснулась без четверти и немножко понежилась в постели. Думаю, минут десять повалялась, или пятнадцать.

– Так, – сказал Фишер, кивнув мне и снова переведя строгий взгляд на Петера. – Что же ты делал все это время?

– Я был там, – сказал Петер.

– А что ты делал? – спросил Фишер, сильно напирая на «делал».

– Ничего, – сказал Петер. – Закрыл окно, задернул занавеску. Сидел и думал, вызывать полицию или нет. Хотел перенести ее тело на кровать, но испугался. Сам не знаю, чего. Я никогда в жизни не трогал руками мертвых. Только целовал в лоб на панихиде. А взять мертвого человека на руки и перенести – я испугался. Я сидел на кровати и думал, – он слабо заулыбался, – обо всем на свете. О ней. Вспоминал, как мы познакомились. Вспоминал, что она рассказывала о себе. Вспоминал свое детство. Думал, что дальше будет. Мне вдруг захотелось, чтобы началась война. Война позволит обо всем забыть. Смешает все карты. Начнется какая-то новая, пускай очень жестокая, опасная, кровавая, но другая жизнь. Это самое главное. Другая, другая – вы понимаете? Новая! Все, что было – на помойку. Чистый лист. Жизнь с чистого листа. Ради этого стоит рискнуть. А потом я задремал. Мне приснилась какая-то чепуха, какой-то детский сон, какие-то кусочки из романа Стивенсона «Остров сокровищ»: хромой Сильвер, Билли Бонс, пираты песенку поют «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» и попугай кричит «Пиастры! Пиастры! Пиастры!».