Денис Драгунский - Дело принципа

Папа отстранил меня и совершенно серьезно спросил:

– Что с тобой? Ты что, белены объелась?

Фу, какое грубое выражение!

– Прости, – сказала я.

– Может быть, ты спросишь, кого я пригласил?

– Я абсолютно в тебе уверена, – сказала я. – И вообще, это не только мой праздник, но и твой тоже. Твоей дочери исполняется шестнадцать, и я не сомневаюсь, что ты пригласил тех, кого нужно пригласить.

Папа уселся на диван и сказал:

– К сожалению, фокус с продажей имения не получился. Части имения, я имею в виду. Что-то странное на земельном рынке. Никому ничего не нужно – ни богачам, ни беднякам, ни мужикам, ни фабрикантам. Веришь ли, я был готов на огромный дисконт. Никакого впечатления.

– Скажи, – спросила я, – а вот тот ремонт, который ты затеял – этот тоже для продажи?

– Бог с тобой, – замахал руками папа, – Бог с тобой! Я хотел продать только треть земли, ну половину в самом крайнем случае. Но наш дом всегда останется нашим.

– А теперь и вся наша земля тоже останется нашей? – уточнила я.

– Да, – сказал папа, – к сожалению.

– К счастью! – сказала я.

У меня камень с души окончательно свалился. Дышать стало легко и приятно. Господи, а я и не знала, что я, оказывается, так привязана к этому вытянутому пятиугольнику на карте нашего уезда!

– Папочка, – сказала я, – я в самом деле счастлива! Я ужасно не хотела, чтобы ты продавал наше имение. Сама не знаю почему. И вот теперь все обошлось. Господи, как хорошо! Это правда мне самый лучший подарок!

– А хочешь, – сказал папа, – я переведу это имение на твое имя и ты будешь хозяйкой здешних мест ?

– Хочу, – сказала я.

Папа несколько дернулся. Наверное, он ждал, что я закричу «Что ты! Что ты!»

– Конечно хочу, – повторила я, – но не сейчас. Сейчас мне это как-то страшновато. Спасибо тебе, папа. Мы обязательно это сделаем, но теперь, после моего согласия – когда ты сам этого захочешь. Сочтешь нужным, своевременным и все такое.

Папа немножко успокоился и стал помедленнее щелкать уголком приглашения по своим пальцам.

– Хорошо, – сказал он, – хорошо. А я, признаться, хотел сделать тебе вот такой подарок.

– Что ты, папочка! – сказала я. – Извини, может, это звучит непочтительно, но вынуждена возвратить тебе вопрос насчет белены. Мне ведь всего шестнадцать! Как можно помышлять о таком? О таком подарке для совсем еще маленькой девочки, в сущности…

– Что же тебе тогда подарить? – спросил папа.

– Как всегда, какой-нибудь сюрприз!

– Ну, сюрприз и так будет. Тем более что сюрпризы все известные: записная книжечка в золотом переплете или камея, окруженная бриллиантиками. Скучно, дочь.

– Подари мне тогда-а-а-а, – сказала я, – подари мне тогда-а, – сказала я еще раз, – а подари мне, дорогой папочка, подари мне вот что. Подари мне любимую дедушкину картину под названием «Иаиль» кисти великолепной, обожаемой мною Артемизии Джентилески.

Папа привстал с дивана, поклонился и сказал:

– Она твоя.

– Спасибо, папочка! – сказала я. – Можно я тебя поцелую уже безо всякой белены?

Папа, спрятав руки за спину, наклонился ко мне, вытянув шею. Я чмокнула его в обе щеки.

– Но тут вот какая штука, – сказал папа. – Она твоя. Я могу сегодня же вызвать господина Фишера, и мы оформим дарственную запись.

– Фу, какие мелочи, – сказала я.

– Как тебе сказать, – возразил папа. – А вдруг я завтра сойду с ума и женюсь? И молодая жена скажет: «Отдавать такую картину? Ни за что!» Шучу, конечно. Жениться не смогу, как-то не собрался написать прошение о разводе его святейшеству Пию Х… Да и откажет наверняка! Но сойти с ума – это пожалуйста. Безумие тем и опасно, что выскакивает из-за угла, вдруг, внезапно…

– Как террорист перед автомобилем наследника престола?

– Я не о том! Тут вот какая штука. Подарок ведь нужно вручить. Значит, сейчас нужно быстро послать кого-нибудь в имение, чтоб там сколотили деревянный ящик, уложили эту картину, бережно, в ремнях и стружках и быстро-быстро доставили сюда.

– Ой, нет, нет, нет, – закричала я. – Она такая большая, у нее такая большая рама, лепная и хрупкая. Я боюсь. Не надо.

– Но подарок же надо вручать, – пожал плечами папа, – желательно при гостях. Подарок дочери от отца в день совершеннолетия. Смешно будет вручать тебе дарственную запись. Ведь правильно?

– Надеюсь, – засмеялась я, – что эта картина не отменяет камею с бриллиантами или записную книжку в золотом переплете?

– Ах ты какая! – сказал папа. – Но этот сюрприз будет ждать тебя утром на тумбочке у кровати. Не буду же я вручать тебе камею при гостях. Это как-то слишком по-мещански. Это для небогатых купцов. Но, впрочем, неважно. Как скажешь, так и будет. Надо быть выше сословных предрассудков.

– Отлично! – закричала я. – Отлично! У тебя есть кого послать в имение?

– Ну да, – сказал папа. – Хоть нашего кучера, хоть Игнатия. Хоть курьера наймем. Что-нибудь придумаем. А что такое?

– Отлично! – сказала я. – Ты обещаешь, что сделаешь мне подарок, о котором я попрошу. Совсем маленький и почти бесплатный. Но мне очень хочется. Обещай, папочка! Обещай!

– Обещаю, – сказал папа.

– Нет, – потребовала я. – Слово дай!

– Даю слово, – сказал папа.

– Дай слово чести!

– Даю, – сказал папа.

– Ну разве так дают? – не отставала я. – Дай как следует. Скажи: «Я, Славомир-Рихард Тальницки, клянусь своей дворянской честью, что исполню просьбу своей дочери». Повторяй за мной, – папа повторил за мной, – в честь ее шестнадцатилетия.

– Ну, – сказал папа, – я сейчас просто лопну от нетерпения. Я сейчас просто умру от любопытства. Ну что тебе еще привезти из имения?

– Грету! – сказала я.

– Что? – не понял папа.

– Не что, а кого, – сказала я. – У нас на кухне служит такая Грета Мюллер с золотыми волосами. Привези мне ее на день рождения.

– Зачем? – спросил папа.

– Ты обещал, – сказала я. – Ты поклялся. Дал слово чести.

Папа пожал плечами, взял самопишущее перо и сказал:

– Ну-ка, как ее зовут?

– Грета Мюллер, – повторила я.

– Отлично, – сказал папа.

Взял пригласительный билет, который он терзал и трепал в течение всего этого разговора, внимательно рассмотрел его, но этот экземпляр, наверное, показался ему помятым. Он достал из шкафа новый, присел за стол и каллиграфически вписал туда имя нашей златовласой кухарки. Которая спала на моей постели и уронила свой волос. Которую я заставила показать мне, как это бывает у взрослых людей. Что и было запечатлено на маминой акварели. Помните эту ужасную картинку?

Потом он положил пригласительный билет в конверт, красивый и тоже бежевый, с тисненым гербом, и написал сверху «Высокоуважаемой госпоже Грете Мюллер», встал, позвал Генриха и велел ему позвать Игнатия и дать ему соответствующее поручение.