Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

В 1309 году, по настоянию высшего духовенства, в том числе Симона Гентского, епископа Солсберийского, королевского фаворита Пирса Гавестона изгнали из Англии. Река Авон, выйдя из берегов, затопила соборное подворье и сам собор.

Впрочем, все эти беды не занимали Рожера де Годфруа.

К концу года он продал второе имение.

Нет, полное разорение семейству не грозило – Рожер сохранил и сукновальню, и манорное владение в Авонсфорде, – однако следовало признать, что роскошная жизнь осталась позади.

Рожер пытался управлять делами имения, но без особого удовольствия – к постоянной напряженной работе он не привык и в хозяйстве не разбирался. Самым большим достижением он счел восстановление заброшенного лабиринта на холме и долгие часы проводил там в одиночестве, хотя, в отличие от деда, не читал и не молился, а предавался бесплодным мечтаниям.

Своему сыну Жильберу он дал единственный совет:

– Отправляйся воевать. Если повезет, вернешь наши владения.

Рожер отчаянно надеялся на прощение сына, но мальчик, глядя на отца, делал свои, только ему одному ведомые умозаключения.

Острие шпиля окружали строительные леса, будто орлиные гнезда на горной вершине, – при сооружении последних пятидесяти футов хрупкого шатра леса пришлось возводить снаружи, пропуская горизонтальные опоры через каменную кладку. Теперь их требовалось разобрать, но шпиль на головокружительной высоте был так тонок, что казалось, не выдержит человеческого веса. Отверстия, в которых крепились бревна опор, заткнули каменными пробками с чугунными рукоятками, чтобы впоследствии, для починки, леса снова можно было установить. На самой вершине шпиля укрепили замковый камень, точнее, четыре венца замковых камней, стянутые чугунными скобами, а поверх водрузили большой чугунный крест.

Крест Солсберийского собора был не просто украшением – его вертикальная перекладина насквозь пронзала замковые камни навершия и спускалась к деревянным перекрытиям внутри шпиля, где присоединялась к стягивающему устройству, служащему для регулирования внутреннего напряжения шатра.

Впрочем, зодчие полагались не только на свое мастерство: под замковый камень благоговейно уложили небольшую круглую дарохранительницу с клочком ткани – частицей одеяния Богородицы.

Наконец, спустя почти сто лет после закладки первого камня, строительство кафедрального собора Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии было завершено.

Сумрачным вечером в конце декабря, вскоре после окончания строительных работ, в нефе собора Эдвард Масон, изумленно глядя на отца, чуть слышно прошептал:

– Ни в коем случае.

Однако переупрямить старого каменщика ему не удалось.

В канун дня поминовения святых невинноубиенных младенцев вифлеемских, то есть 27 декабря 1310 года от Рождества Христова, Осмунд Масон, на восьмидесятом году жизни, совершил самый ужасный из семи смертных грехов.

Более того, он явно желал себе смерти.

В Саруме с давних пор существовал странный обычай: в канун дня поминовения невинноубиенных младенцев избирали отрока-епископа.

Верующие со всей округи заполнили храм, с нетерпением ожидая начала церемонии. Тут была и поседевшая Мэри Шокли, и ее родственники-торговцы, и Рожер де Годфруа с сыном Жильбером. Даже юный Уолтер Уилсон, забросив ловлю ужей на реке, пришел в собор, хотя его родители, Джон и Кристина, на службу не явились.

Обычай возник в XII веке – в этот день юным служкам и певчим позволялось занять места священников и избрать одного из отроков епископом со всеми почестями, полагающимися высокому духовному сану.

В последнее время соборное духовенство вызывало недовольство прихожан. Вопреки настоятельным просьбам мэра Солсбери и городских советников епископ сохранил за собой право феодала по отношению к городу и заставлял горожан платить подати. По городу толпами бродили нищие дьячки, новоиспеченные священники без прихода, бывшие служки, певчие и звонари, ввязывались в драки, нарушали покой горожан. Несмотря на все усилия епископа Симона Гентского, уважение к соборным клирикам было утрачено: виной тому были итальянские каноники, назначенные папой римским в богатые приходы.

Однако в канун дня поминовения святых невинноубиенных младенцев все раздоры и обиды были забыты.

Эдвард тешил себя напрасной надеждой, что отец одумается.

Семье каменщика из уважения уступили место поближе к хору; считалось, что Осмунд – самый старый житель Сарума.

Певчие в парчовых одеяниях пресвитеров, держа зажженные свечи, провели отрока-епископа к алтарю Пресвятой Троицы и Всех Святых. В день святых младенцев вифлеемских читали поучение из Откровения, а потом певчие нараспев произнесли строки гимна «Sedentem in supernae» – «На престоле небесном восседающий…».

Осмунд с улыбкой слушал звонкие юные голоса и кивал тяжелой лысой головой, подрагивая тонкими седыми прядками за ушами. От старости он будто усох, но сохранил бодрость духа и мысли; на руку сына он опирался не из необходимости, а потому, что ему так было приятнее.

Сегодня он привел семью полюбоваться завершенным шпилем и снова заставил их пройти по собору, рассказывая о статуях святых, резных украшениях и розетках в стрельчатых сводах. Сын и внуки терпеливо слушали рассказы старика, который неизменно называл имена давно забытых резчиков, сотворивших все это великолепие, ведь, кроме него, этих имен уже никто не помнил. Впрочем, сам Осмунд часто говорил, что настоящим мастерам имена ни к чему – они вечно живут в камне.

Отрок-епископ начал каждение у алтаря, раскачивая тяжелую серебряную кадильницу, из которой вырывались облака благовонного дыма. По собору поплыл аромат фимиама. За цветными стеклами окон угасал декабрьский закат.

Когда Осмунд насладился тщательным осмотром нефа и хора, он увел родных в клуатр, а оттуда – в капитул. Там, в капитуле, он и совершил ужасный грех.

Певчие торжественно шли по собору. Отрок-епископ, светловолосый паренек с лукавым выражением лица, решительно направил ся к епископской кафедре, сжимая длинный посох с загнутым резным навершием. У кафедры отрок обернулся, мелодичным голосом благословил прихожан и занял свое место. Певчие начали повечерие.

Иногда отрок-епископ с напускной суровостью читал проповедь, шутливо перечисляя прегрешения каждого из певчих, а прихожане с трудом сдерживали смех. После богослужения каноники приглашали отрока-епископа и его сверстников на пир, где их досыта кормили телятиной, бараниной, жареными утками, вальдшнепами, ржанками и прочей дичью, в изобилии водившейся на взгорье и в долинах пятиречья.

Несмотря на общее веселье, мысли Осмунда то и дело возвращались к зданию капитула. Старый каменщик пришел туда впервые за много месяцев. Сквозь огромные окна лился сумрачный зимний свет. Осмунд окинул взглядом творения своих рук – резные барельефы в арках над скамьями каноников – и с тайным восхищением признал, что они совершенны.