Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

Омних хорошо подготовился к возвращению – он научил девушку языку, на котором говорили жители Сарума, и объяснил ей, чего от нее ожидают. Девушка покорно выслушала жреца и, судя по всему, поняла свою задачу.

О радостном событии заговорили все. Верховный жрец лично вышел встречать куррах и проводил девушку на холм, к дому Круна, удовлетворенно отметив, что новая жена вождя хорошо запомнила наставления Омниха и прекрасно сознает свое предназначение. Она со спокойным достоинством приблизилась к постели Круна и, не обращая внимания на Айну, решительно объявила:

– Меня зовут Раха, я твоя новая жена. Ты выздоровеешь, и я рожу тебе наследника.

С самого детства Крун больше всего любил древний праздник Первозимья – его отмечали с незапамятных времен. Жрецы, пользуясь солнечным календарем, вычислили, что начало зимы приходится на тридцать девятый день после осеннего равноденствия, но все знали, что ритуальное празднование священного дня зародилось в глубокой древности. Обряды совершались не в святилище, а в доме каждого земледельца – в конце осени забивали скотину, готовясь к зимним холодам, и в эту ночь богов просили благословить поля и даровать им плодородие. Поговаривали, что в день, когда бог Солнце погружается в сон, из могил выходят духи.

Присутствие жены, рожденной в неведомых землях на западе, странным образом вернуло вождю силы. Лицо его посвежело, взгляд прояснился, и теперь в нем сквозила надежда и уверенность в завтрашнем дне.

На третьи сутки после выздоровления Крун признался верховному жрецу:

– После гибели моих сыновей я утратил веру в богов… Мне жить не хотелось.

Длух задумчиво кивнул:

– Если Крун умрет, то и Саруму не выжить. Но теперь…

– А теперь хоть я и ослаб, но мне есть ради чего жить.

Выздоровление вождя казалось настоящим чудом. Раха и Айна не отходили от Круна ни на шаг. Новая жена была немногословной, но каждый день, пристально глядя вождю в глаза, настойчиво повторяла, будто заклинание:

– Ты поправишься.

Ее уверенность придавала Круну силы.

– Она знает, что я поправлюсь, – объяснил он верховному жрецу. – Ее мне боги послали.

На пятый день Длух объявил:

– Пора подумать о свадьбе.

– Свадьбу сыграем в ночь Первозимья, – ответил вождь. – Это богам по нраву придется.

Свадебный обряд состоялся в доме Круна на закате солнца. При свете лучин, свечей и факелов в просторном помещении собрались представители двадцати самых значительных родов Сарума.

– Подойдите, – велел верховный жрец вождю и его новой жене.

Крун с Рахой послушно выступили вперед. Длух с удовлетворением отметил, что к вождю будто вернулись силы и молодость.

Верховный жрец начал обряд с традиционного приглашения:

– Входи, Зерновица!

Старая Айна и ее прислужницы торжественно внесли в дом странный предмет в два локтя длиной – примитивный символ плодородия, сплетенную из пучков соломы женскую фигуру с тяжелыми грудями и широко раскинутыми ногами. Зерновицу осторожно уложили на скамью в центре.

– О бог Солнце, благослови Зерновицу и надели ее плодородием! – воскликнул Длух.

– Надели ее плодородием! – хором повторили гости.

После этого Айна с женщинами, пританцовывая, трижды обошли вокруг скамьи. Каждый круг завершался глубоким поклоном.

Следующая часть обряда напомнила верховному жрецу о том, что предстоит исполнить Круну. Длух взял тяжелую, потемневшую от времени дубинку и положил ее между раскинутых ног Зерновицы.

– Мы пахали, мы сеяли, а теперь урожай соберем! – дружно воскликнули мужчины.

Айна с женщинами снова трижды обошли вокруг скамьи, громко хлопая в ладоши.

На этом обряд закончился, а чучело оставили на скамье до следующего захода солнца.

Длух подвел к скамье Круна и его новую жену.

– О бог Солнце, могущественнейший из богов, ты, что даруешь жизнь, свет и тепло! – воззвал верховный жрец. – Скрепи своим благословением союз этих людей и надели их многочисленным потомством!

Все громко захлопали в ладоши, а Длух увенчал Раху золотым обручем и провозгласил:

– Ты избранница богов.

Вождь Крун посмотрел на соломенное чучело, ласково взглянул на верную Айну и обратил изумленный взор к новой жене. Ночь Первозимья, волшебная ночь, когда даже бог Солнце засыпал крепким сном, наполняла Круна почти забытым ощущением счастья. Восторженное возбуждение горячей волной разлилось по телу вождя, и он воспрянул духом.

На этот раз и сам Крун, и верховный жрец уверовали, что полоса несчастий в Саруме подошла к концу.

Несколько дней спустя в скромной хижине посреди северной долины случилось событие, обрадовавшее коротышку-каменщика больше, чем известие о новой жене вождя. У Нумы родился сын – круглоголовый крепыш, большеглазый и короткопалый, как отец. Каменщик поднес младенца к свету и внимательно осмотрел.

– Ха, руки-то отцовские! Прекрасным каменщиком станет, – удовлетворенно хмыкнул он, отдал ребенка Катеш и ласково потрепал ее по голове. – Ты мне еще много каменщиков народишь.

Катеш слабо улыбнулась.

В полнолуние, пока еще не грянули первые морозы, в хижине каменщика устроили пиршество. Нума расстелил перед входом камышовые циновки, и Катеш расставила на них знатное угощение – молочный поросенок, зажаренный на вертеле над углями, пшеничные лепешки, спелые ягоды, а еще кувшины темного эля и сладкого хмельного напитка, который делали из пчелиного меда, собранного в лесу. На пиршество Нума пригласил своих лучших каменотесов, родственников Катеш, своего приятеля Тарка и, разумеется, жреца, ведь только жрецам ведомо, каким именем назвать ребенка.

Перед заходом солнца младенца вынесли из хижины и показали жрецу, серьезному юноше в тяжелом одеянии из бурой некрашеной шерсти. По обыкновению служителей бога Солнца, голову он брил, оставляя надо лбом узкий треугольник волос, острым углом спускающийся к переносице. Жрец молча осмотрел ребенка, потом перевел взгляд на взволнованное лицо коротышки-каменщика и, внезапно утратив суровость, улыбнулся:

– Сын похож на отца, а потому имя ему – Нумати.

Имя означало одновременно и «подобный Нуме», и «человек камня». Гости, оценив шутку, разразились возгласами одобрения, и пиршество началось.

Наконец, когда от выпитого меда гости захмелели, Тарк-рыбак глубоким выразительным басом затянул песню. Все с радостью к нему присоединились, вразнобой выкрикивая то охотничьи песенки, то скабрезные частушки. На смуглых щеках Тарка вспыхнул яркий румянец.

– А теперь споем малютке колыбельную, – объявил рыбак и тихонько начал выводить медленную, ритмичную мелодию, которая вилась в прохладном воздухе, будто струйки дыма от угасающего костра.