Эдвард Радзинский - Мой лучший друг товарищ Сталин

Я понял: он хочет, чтобы я спросил. И я спросил:

— Кто — «мы»?

— Люди, у которых, как и у тебя, нет выхода.

— Но зачем вам я?

— Ты нам необходим… — Он выдержал паузу. — Без тебя наш план придется переделать… Решайся, друг, если думаешь не только о своей жопе.

— А ты — о человечестве, дорогой? — не утерпел я.

— Нет, я о своей жопе. О человечестве думаете вы с ним. Вы ведь с ним — революционеры, — он засмеялся, — но, надеюсь, хотя бы ты сумасшедший не до конца.

И я сказал:

— Да.

— Уже завтра ты поймешь, что решился вовремя, — заметил он на прощанье.

Потом я сидел в пустой комнате Даши, вспоминал ее. Пожалуй, впервые я не боялся своего великого друга.

Я ненавидел.

На следующий день я понял, что наш Фуше воистину в курсе всего.

Меня вызвали на Ближнюю к девяти вечера.

В Большой столовой я застал Берию, министра госбезопасности Игнатьева и министра иностранных дел Вышинского. (Сказать точнее, Вышинский, как и Молотов, исполнял должность министра иностранных дел. Но иностранными делами, как и всеми другими, руководил мой великий друг.)

Вошел Коба, и вслед за ним — Хрущев, Маленков, Булганин.

Мрачно сказал мне:

— Записывай. У нас — заседание Политбюро.

Так он теперь называл встречи с избранными соратниками. С тех пор, как из приемной исчезла лысая голова Поскребышева, он все чаще звал меня исполнять эту роль.

Я уселся за маленький столик в углу — конспектировать.

Коба также сел. Сидел один за огромным столом. «Гостям» сесть не предложил, они стояли рядком вдоль стола — Берия, Игнатьев, Хрущев, Маленков, Булганин и приехавший докладывать Вышинский.

— Товарищ Вышинский попросил нас его выслушать, — все так же мрачно сообщил Коба. — Он считает ненормальной ситуацию, сложившуюся вокруг СССР в Организации Объединенных Наций. Слушаем вас, товарищ Вышинский.

— К сожалению, в последнее время в Организации Объединенных Наций нам постоянно приходится отвечать на злобные, лживые обвинения в антисемитизме. Вот почему, посоветовавшись с товарищами…

— С кем? — как-то зло усмехнулся Коба.

— С товарищами в министерстве, — сразу потерялся Вышинский, — мы придумали, как остановить этот враждебный поток. Я предложил редакции «Правды» подготовить письмо. Все наши знаменитые евреи — деятели науки и культуры, военные, Герои Советского Союза, генералы его уже подписали. И вот теперь письмо готово. Я могу прочесть, Иосиф Виссарионович?

— Зачем? — снова усмехнулся Коба. — Перескажите содержание, этого достаточно.

— В письме выдающиеся представители еврейского народа гневно клеймят врачей — «убийц в белых халатах», выродков в среде еврейского народа. Гневно осуждают деятельность Еврейского антифашистского комитета, ставшего гнездом шпионажа…

— Опять — гневно? — мрачно спросил Коба.

Вышинский совсем сник и продолжал охрипшим голосом:

— В заключение авторы письма заявляют, что никакого антисемитизма в СССР нет, да и быть не может. Ибо СССР — страна подлинного высокого интернационализма… И только заведомые клеветники могут отрицать прочность и нерушимость дружбы между народами СССР. У трудящихся евреев всего мира один общий враг. Это империалисты, в услужении которых находятся реакционные заправилы Израиля… — И я услышал те самые слова Кобы из доброго «второго письма»: — «Кто не знает, что оголтелый антисемитизм, разнузданный расизм составляют отличительную черту фашистских клик, повсеместно поддерживаемых империалистами США!»…

Вышинский закончил. Коба молча делал какие-то пометки в блокноте. Все ждали. Наконец Коба сказал:

— Ну, и зачем это письмо?

Вышинский пробормотал:

— Товарищ Сталин, я уже докладывал вам: на Западе развязана бешеная, злобная кампания…

— Если бы вы советовались не с товарищами, а с товарищем Сталиным, он вам объяснил бы, что ничего этого делать не надо. И хлопоты — лишние. Никаких писем после бомбы, брошенной в нашем посольстве, нам не нужно. И на вашу ООН нам попросту насрать! Я только что говорил с товарищами из «Правды», и они решили вместо публикации этого никому не интересного письма напечатать хороший фельетон. Называется «Простаки и проходимцы». В нем множество героев с еврейскими фамилиями, все они, как у нас часто бывает, жулики или вредители, которых приняли на работу доверчивые русские ротозеи, потерявшие революционную бдительность… Что вы на это скажете, товарищ Вышинский?

Вот так Коба сделал еще один, последний, главный поворот!

Вышинский в растерянности смотрел на Кобу. По-моему, до него стало доходить: Коба не разрешал евреям откупиться «кучкой буржуазных националистов». Это означало одно: он окончательно решился наказать народ.

Вышинский молчал.

Коба приказал мне:

— Запиши итог: «Приняли предложение товарищей из “Правды”». — Он опять обратился к соратникам: — Итак, у товарища Вышинского нет предложений. Тогда доложите нам вы, товарищ Игнатьев, ваши предложения по второму вопросу.

Игнатьев, несколько побледнев, начал:

— Министерство госбезопасности готово ликвидировать «пятую колонну» в столице. Грузовики дислоцированы за пределами столицы в ближнем Подмосковье, чтобы операция не потеряла внезапности. 5 марта они могут въехать в столицу и провести за одни сутки депортацию враждебного еврейского населения, как это уже практиковалось с чеченцами и ингушами. Одновременно это может быть проделано в Ленинграде и во всех крупных городах. Что касается самих евреев, то слухи о депортации просочились в их среду. Но акция не потеряла нужной внезапности, паники пока нет, и всерьез они не верят в ее возможность. Обычное рассуждение, поддержанное нашими сотрудниками в их среде: «Это невозможно, так как для этого понадобится слишком много грузовиков».

Вышинский побелел и только тихо сказал:

— Но, Иосиф Виссарионович… — И замолчал.

— Что Иосиф Виссарионович?! Боитесь? Чего? Что это может привести к войне? Оставьте ваши меньшевистские штучки! Неужели вы так слепы? Неужели вы думаете, что господа империалисты из-за жидов начнут воевать? Если мы их всех перережем, и то не начнут! Предадут, как предали при Гитлере! Но если империалисты все-таки нападут… Эх вы, слепые котята! Капитулянты! Да мы должны мечтать, чтоб они сейчас напали, если мы революционеры… Такие, каким был Ильич. Он в сложнейшей обстановке гремел! — (Так вот о чем он говорил на пленуме!) — Запомните: мы никого и ничего не боимся! И если господам империалистам угодно сейчас начать войну, то для нас нет более подходящего момента, чем этот!

Берия мельком взглянул на меня и еле заметно усмехнулся.

Теперь я знал: 5 марта состоится депортация евреев. На Крайнем Севере и в Казахстане в эти дни было адски холодно. Туда, на смерть, отвезут всех их.