Антония Байетт - Детская книга

– Помми, как тебе тут живется? Ты по нас не скучаешь? У тебя есть какие-то планы?

Тут по лестнице сошла сонная Серафита и, как положено, удивилась преображению сына и его новому льняному пиджаку. Она неопределенно спросила, позаботилась ли о нем Элси, и он сказал, что да. Элси начала стремительно убирать тарелки из-под салата. Серафита величественно села и улыбнулась. Помона попросила:

– Расскажи нам… Расскажи про…

Но ей не пришло в голову ни одного вопроса о жизни, про которую она ничего не знала.

– Я приехал в автомобиле! – сказал Герант. – Мистер Уэллвуд велел шоферу отвезти меня сюда. Он очень заботится обо мне.

Он никогда не найдет слов, чтобы рассказать этим двум о слитках и займах, телеграммах и пыли.

Выходные шли своим чередом, окутанные солнечной дымкой. Герант несколько раз хорошенько прогулялся в одиночку по болотистым равнинам и несколько раз покатался на велосипеде с Помоной. Элси готовила им восхитительные блюда из жареной кильки, крабовые салаты с картошкой в горчичном соусе. Герберт и Феба Метли зашли в гости и за чаем задали Геранту все вопросы о жизни в Сити, не заданные его родными. Герант описал торопливое шествие мужчин по Лондонскому мосту, бурление фондовой биржи, празднества по случаю освобождения Мафекинга. Герберт Метли сказал: все думают, что деньги бездушны, но это не так. Мамона – огромная духовная сила, тревожащая и ангелов, и демонов. Именно мамона вдохновляет это ужасное кровопролитие в Южной Африке. Золото вызвало к жизни эту войну, и золото поддерживает ее. Такое обличение выбило Геранта из колеи. Он знал, что золото – своего рода животворящая сила, но олицетворяющая метафора принижала его, придавала ему излишнюю сентиментальность, и Герант почувствовал это, не в силах выразить словами. Он видел золото мысленным взором: сверкающие слитки, горячий поток из тигля. А не какой-то там побитый молью демон. Помона сказала:

– А мы понятия не имели, что все это так интересно. Мы думали, это скучная работа, такая… механическая.

Так и есть, ответил Герант. Скучная, механическая – и захватывающая. Вокруг снова заплясала Элси со свежими, только что испеченными ею лепешками и баночкой роскошного крыжовенного варенья.

Герант любил вдыхать воздух болотистых равнин и чувствовал, что крепнет от него, но не опечалился, когда пришло время уезжать. До этого он успел поговорить с Элси. Он попросил ее выйти в сад. Они пошли меж деревьев.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил Герант. – Вы, кажется, творите маленькие чудеса о хлебах и рыбах… Я должен спросить, вам хватает… хватает денег на хозяйство? Моя мать очень непрактичная женщина.

Элси его удивила. Она села на травяную кочку и вытянула ноги. И сняла бесформенные сандалии.

– Посмотрите на мои ноги, – сказала она.

Ноги выглядели плохо. Они были покрыты вмятинами и синяками, мозолями и шишками и местами кровоточили. Элси сказала сухо и напряженно:

– Мне нужны собственные туфли. С такими ногами я просто не могу вести хозяйство как следует. Фрэнк Моллет отдает мне разные обноски, но они не подходят – у меня узкая нога. Посмотрите на мои ноги, мистер Фладд. Посмотрите-посмотрите. Это ноги старухи. Я вынуждена вбивать их в форму старушечьих ног. От меня по правде будет больше толку, если у меня будут свои туфли.

– Я вынужден спросить… извините… вам что-нибудь платят?

– Не понимаю, зачем вы извиняетесь, и думаю, что вы знаете ответ. Нет, мне не платят. Я получаю жилье, еду и обноски. Я не жалуюсь – я знаю, что в доме нет денег, – но мне нужны туфли.

– Вы не собираетесь… уехать, перебраться куда-нибудь?

– Послушайте меня. Я всегда клялась себе, что никогда, никогда не пойду в прислуги. Что угодно, но не в прислуги. Я бы осталась на гончарной фабрике и расписывала горшки, у меня была бы такая профессия. Как у моей мамки – она умерла. Когда она умерла, я пришла сюда приглядывать за Филипом, потому что мамка так хотела. Я люблю Филипа, мистер Фладд, я больше никого и ничего не люблю. И я знаю, что он прав, всегда был прав, – у него настоящий дар, и он одержим этим даром. Он попал сюда как в страну своей мечты, потому что ваш отец – великий мастер. Филип учится тому, чему никогда и не мечтал научиться. Думаю, он не очень доволен, что я тут, – он убрался от нас подальше, а я напоминаю ему о покинутом. Но пока я устраиваю тут сносную жизнь, Филип свободен – он может делать горшки, изобретать, работать. Я никогда не собиралась быть домашней прислугой. У меня свои, пусть маленькие, стремления. Меня бесит здешняя безалаберность… простите, это было грубо… мне нравится изворачиваться, чинить вещи, обходиться малым, чуть-чуть улучшать то, что меня окружает.

Она постепенно распалялась. Она говорила быстро, сухо, яростно. Она сказала:

– И я чувствую себя полной дурой в этих цветочках и расшитых тряпках. Я бы хотела показаться преподобному Моллету в обычной, пристойной, скучной одежде. Я не марионетка и не ярмарочное пугало. Простите, мне не следовало жаловаться, я и не собиралась. Но, понимаете, мистер Фладд, это выражение очень правильное – я просто умираю от боли в ногах. Простите. Я все сказала и теперь заткнусь. Простите меня.

Герант сел рядом на траву. К собственному удивлению, он взял в ладони одну горячую ступню и склонился над ней.

– Сколько стоят туфли?

– Не знаю. Вы должны лучше меня это знать. Вы теперь одеты по-человечески – очень хорошо одеты, надо сказать… и туфли у вас хорошие.

Туфли, которые Герант носил на службе, обошлись ему в месячное жалованье. Он ухаживал за их сверкающей кожей, как за собственной, – по правде сказать, туфли были гораздо глаже его лица, склонного к прыщам. У Геранта Фладда лишь недавно появились деньги, заработанные собственным трудом, и у него с ними было, как сказала бы Элси, туго. Но он вытащил из кармана кошелек и отсчитал в руку Элси четыре серебряные полукроны:

– Этого должно хватить на какие-нибудь ботинки. Смотрите, к моему следующему приезду обзаведитесь удобной обувью, чтобы ходить на дальние прогулки.

Он заколебался. Он хотел сказать, что пойдет вместе с ней выбирать ей туфли. Он перебирал в уме маленькие прихоти, от которых теперь придется отказаться ради этих туфель, и исполнялся великодушной радости при мысли о тонких пальчиках, вольготно шевелящихся в новой кожаной обуви. Но в посещении обувного магазина с этой молодой женщиной будет что-то интимное, неподобающее. Либо он будет вести себя как… как повелитель и господин с подданной, либо как кандидат в любовники, преподносящий дары и надеющийся получить что-то взамен. Он, чуть смущаясь, сказал:

– Я знаю, сколько вы делаете для моей семьи… гораздо больше, чем следовало бы… и они… мы этого по достоинству не ценим. Я правда знаю.