Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз

— Мистер Армстронг сказал мне, что вы получили стипендию в Бедлейском колледже.

Дэвид видел, что Баррас в превосходном настроении, тем не менее маленькие холодные глазки хозяина смотрели пронизывающе.

— Очень рад был услышать о вашем успехе, — продолжал Баррас. — А что вы думаете потом… окончив колледж?

— Буду готовиться к экзаменам на звание бакалавра словесности.

— Словесности? Гм… А почему вы не выбрали профессию горного инженера?

Что-то в тоне Барраса заставило Дэвида ответить вызывающе:

— Меня это дело не интересует.

Вызов скользнул по Баррасу так же бесследно, как капля воды по холодному камню.

— Вот как? Не интересует?

— Нет, мне не нравится работать под землёй.

— Не нравится, — равнодушно повторил Баррас. — Так вы хотите готовиться в преподаватели?

Дэвид понял, что Армстронг все рассказал ему.

— Нет, нет. Я на этом не остановлюсь.

Он тут же пожалел, что у него вырвалось это замечание. Порыв возмущённой гордости заставил его разоткровенничаться. Он почувствовал всю неуместность этой откровенности здесь, когда он стоит в грязном рабочем платье, а Артур из кабриолета смотрит на него и слушает.

Он показался себе чем-то вроде тошнотворного героя автобиографического романа «От хижины до Белого Дома». Но из упрямства не хотел отступать. Если Баррас спросит, он ответит ему прямо, что намерен делать в будущем.

Но Баррас не проявил никакого любопытства и как будто не заметил враждебности. Спокойно, точно не слыша слов Дэвида, он поучительным тоном продолжал:

— Образование — прекрасная вещь. Я никогда никому не становлюсь на дороге. Дайте мне знать, когда вы окончите учение в Бедлее. Я член попечительного совета и мог бы устроить вас в одну из школ нашего графства. У нас всегда имеются вакансии для младших учителей.

Глаза его под сильными стёклами очков, казалось, отодвигались все дальше от Дэвида. С тем же отсутствующим видом он сунул руку в карман брюк и вытащил целую горсть серебра. Со своей обычной неторопливостью выудил монету в полкроны, как бы взвесил её мысленно; затем положил обратно и взял вместо неё монету в два шиллинга.

— Вот вам флорин, — сказал он с величественным спокойствием, одновременно и одаряя и отпуская этим жестом Дэвида.

Дэвид был настолько ошарашен, что принял от него монету. Он стоял, держа её в руке, пока Баррас садился в экипаж. Он смутно сознавал, что Артур дружелюбно улыбается ему. Наконец, кабриолет двинулся.

Дикое желание смеяться овладело Дэвидом. Вспомнился евангельский текст из брошюры, которую дал ему «Скорбящий»: «Нельзя служить и богу и маммоне». Он повторял про себя: «Нельзя служить и богу и маммоне. Нельзя служить и богу…» Нет, до чего все это забавно!

Резко повернувшись, он зашагал к воротам, где уже стоял Роберт, ожидая его. Дэвид понял, что отец был свидетелем всей этой сцены. Видно было, что он в бешенстве. Роберт даже побледнел от гнева, но не поднимал глаз, избегая смотреть на сына. Оба вышли за ворота и зашагали рядом по Каупен-стрит. Ни одного слова не было сказано между ними. Скоро их догнал Сви Мессер. Роберт сейчас же заговорил с ним обычным дружеским тоном. Сви был красивый, белокурый юноша, всегда весёлый и беспечный; он работал нагрузчиком, но не в «Парадизе», а выше этажом, в «Глобе». Настоящее его имя было Освей Мессюэр, он был сын цирюльника с Лам-стрит, натурализовавшегося австрийца, вот уже двадцать лет жившего в Слискэйле. Оба, и отец и сын, были популярны, каждый в своей сфере; сын — в шахте, где он весело нагружал вагонетки, отец — в своём «Салоне», где ловко намыливал подбородки.

Роберт заговаривал со Сви так, как будто ничего неприятного не произошло. Когда Сви распрощался с ними, перед тем, как свернуть на Фриолд-стрит, он сказал ему:

— Передай отцу, что приду в четыре, как всегда.

Но как только Сви ушёл, лицо Роберта приняло прежнее горькое выражение. Черты его словно сжались, скулы резко обозначились под кожей. Молча шёл он рядом с Дэвидом, пока они не прошли половину Каупен-стрит. Потом вдруг остановился. Это было против Миддльрига, чёрного двора старой молочной фермы, самого грязного места в городе; двор был завален гниющей соломой, всякими нечистотами, а посреди высилась большая куча навоза. Остановившись, Роберт в упор посмотрел на Дэвида.

— Что он дал тебе, сын? — спросил он тихо.

— Два шиллинга, папа. — И Дэвид показал флорин, который он, под влиянием чувства стыда, до сих пор ещё крепко сжимал в кулаке.

Роберт взял монету, посмотрел на неё молча и с бешеной силой швырнул её прочь.

— Так её! — сказал он, выговаривая это слово, как будто оно причиняло ему боль. — Так её!

Флорин угодил прямо в середину навозной кучи.

Наступил вечер, великий вечер праздника в Миллингтоновском клубе. Завод Миллингтона, расположенный в тупике одного из переулков Плэтт-стрит, был невелик — на нём работало всего человек двести, — но с виду производил довольно внушительное впечатление, в особенности в серенький мартовский день.

Из труб чугуноплавильных печей вырывались красные языки пламени и густые клубы дыма. Поток добела раскалённого расплавленного металла, текущий из вагранки [6] Печь для переплавки металлов. в литейные ковши, освещал бурое небо, и оно словно пылало медным блеском. Едкий дым, поднимавшийся с пола литейной, где вливалась в формы жидкая масса чугуна, раздражал ноздри. В уши мучительно били тяжёлые удары молотов, звон зубила, которым обтёсывают железо после отливки, жужжание приводных ремней и колёс, пронзительное гудение токарных и фрезерных станков, визг пил, вгрызающихся в металл. И в открытые двери виднелись сквозь туман неясные фигуры людей, обнажённых до пояса из-за невыносимой жары.

Завод готовил главным образом оборудование для угольных копей — железные вагонетки, лебёдки, балки для поддержки кровли, массивные кованые болты. Но сбыт этих изделий затруднялся сильной конкуренцией, и Миллингтоны держались не столько благодаря своей предприимчивости, сколько благодаря связям с старыми солидными фирмами. Да Миллингтоны и сами были старой, много лет существовавшей фирмой. Фирмой с традициями. И одной из таких традиций был «Общественный клуб».

Клуб Миллингтоновского завода, открытый в семидесятых годах Великим Старцем, Уэсли Миллингтоном, должен был демонстрировать благосклоннейшую заботу о Рабочем и Семье Рабочего. Клуб имел четыре секции: литературную, экскурсионную, фотосекцию с тёмной комнатой и секцию атлетики. Но самым блестящим номером в программе клуба был «народный» танцевальный вечер, который с незапамятных времён неизменно устраивался в Зале Чудаков [7] Odd fellows — «чудаки» — название тайного общества вроде масонского» ордена. .