Ольга Погодина-Кузмина - Герой

Молодой подпоручик лейб-гвардии Конного полка Алеша Репнин был взят на пикник за компанию, по доброте Соболевского, который имел какие-то дела с его отцом, богатым помещиком, и по этому случаю опекал юношу. Подпоручика не брали за карточный стол – барон смеялся: «Куда черту садиться с младенцем», – зато обучали другим офицерским премудростям: пить по две бутылки шампанского за вечер, держать пари, обсуждать достоинства лошадей и местных барышень. В карты не играл и другой офицер-кавалерист, поручик Андрей Петрович Долматов, молодой человек лет двадцати шести с открытым и привлекательным лицом, с небольшой бородкой, отпущенной по моде на турецкий манер.

Долматов оказался на пикнике почти против воли, из-за спора о лошадях. Теперь он стоял на берегу и смотрел на озеро, чувствуя неловкость своего положения малознакомого и не участвующего в карточной игре человека. Ему не нравились штабные офицеры, особенно фон Ливен, высокомерный и насмешливый, позволявший себе вслух ругать армейское начальство и отпускать цинические замечания о женщинах. Поручик давно хотел распрощаться с товарищами и вернуться к себе на квартиру, но молодой Репнин, с которым они были дружны, горячо просил его остаться. К тому же Долматов недавно прочел статью Соболевского о кавалерийских рейдах и рассчитывал здесь, на свободе, подробнее расспросить об этом.

Алешу Репнина больше занимала поэзия, чем военная наука. Он захватил с собой тетрадку стихов и, откинув кудрявую светлую голову, читал восторженно, упоенно:

Долматов заметил, как вздрогнула на последней фразе белая, с тонкими щиколотками, кобыла барона. Казалось, она пытается выразить свое восхищение стихами, пока другие лошади равнодушно щипали траву, хвостами отгоняя мух.

Соболевский сбросил карты, добродушно выругался, поднялся на ноги. Михайленко напряженно вглядывался в невозмутимое лицо барона, пытаясь угадать, блефует тот или ведет свою игру.

Долматов слышал, что барон фон Ливен начинал службу в их же полку. Отличился во время несчастной Японской войны, был переведен в Главный штаб и в тридцать два года состоял уже в чине подполковника и носил флигель-адъютантские эполеты. Начальство его отличало, он имел успех у дам, ему завидовали. Но он, казалось, совсем не ценил своей счастливой карьеры. Пристрастие к картам, злой и насмешливый ум вечно толкали его на ссоры с товарищами. Долматов слышал про его дуэли, после одной из которых только случай да покровительство какого-то важного генерала спасли барона от разжалования.

Капитан Михайленко все не решался сделать ставку.

– Барон всегда выигрывает! Он счастливчик, баловень судьбы, – не к месту восторженно заметил юный Репнин.

Михайленко раздраженно дернул головой, нахмурился и все же заявил. Фон Ливен расхохотался, оскалив зубы, и медленно, наслаждаясь эффектом, стал выкладывать свои карты на ковер. Капитан побледнел с досады, поднялся, резкими движениями отсчитал ассигнации.

– Извольте получить, барон. Уж не знаю, кто вам подыгрывает, ангел или черт, но я с вами больше не сяду.

Барон лениво протянул белую руку, спрятал деньги, но остался лежать на траве. С лица его не сходила самодовольная улыбка. Он придирчиво выбрал из стоявшей рядом вазы гроздь винограда, начал обкусывать ягоды, с хрустом давя их во рту.

Долматов обратился к Соболевскому; заговорили о тактике кавалерийских рейдов, стали вспоминать успешные примеры из истории.

– Полноте, господа! – на полуслове оборвал их Михайленко. – Эти прекрасные батальные картины, которые вы тут обсуждаете, оставьте живописцам минувших веков. В будущей войне кавалерийские атаки, да и весь блестящий героизм с шашкой наголо, будут умножены на нуль, то есть зеро.

Он подошел к красивой лошади фон Ливена с влажными и умными, почти человеческими глазами. Похлопал кобылу по холке.

– Лошадок скоро истребит двигатель внутреннего сгорания. Какой там эскадрон гусар летучих против эскадрильи аэропланов, которая за час может разбомбить двухмиллионный город! Один снаряженный бронепоезд сто́ит всей вашей драгунской отваги.

– У бронепоезда маневренности нет, – возразил Соболевский.

– Зато она есть у бронированных автомобилей на гусеничном ходу. Проходят и по снегу, и по болоту. В новой войне дело решать будет не личная доблесть, а телефонная связь, беспроволочный телеграф и точная работа артиллерии. Я уж не говорю о новейших химических видах оружия.

– Это вы про отравляющий газ, который немцы изобретают? – уточнил Репнин. – Кто ж его решится употребить? Это как заражать чумой колодцы: сам же первый и погибнешь.

– Что ж, бациллы, микробы – это уже будущая ступенька развития. Нынче все ученые мира работают на войну. Кто знает, может, изобретут такую бациллу, которая воздействует только на людей с голубыми глазами. Или напротив, с черными. Вы смеетесь, Ливен?

Барон пожал плечами.

– Отнюдь. Я и сам предполагаю, что грядущая война будет такой механистической, кровавой и жестокой, какой еще не ведал мир.

– С кем же будем воевать, неужто с Германией? – подпоручик Репнин улыбался то ли от нелепости своего предположения, то ли просто от счастья своей молодой силы, от тепла погожего дня. – Вы ведь, Иван Карлович, немец. Неужто пойдете против своих сородичей?

– Чепуха! – рассердился барон. – Какой я немец? Немец – человек порядка, а у меня бессонница, тоска. Предки мои переменили подданство, служили царю Петру, женились на уездных барышнях. Если что и было немецкого, все испорчено русской кровью.

– Не выпить ли нам, господа? – предложил примирительно Соболевский.

Молодой солдат, кухонный работник с хитроватым крестьянским лицом, за расторопность взятый прислуживать на пикнике, откупорил бутылку, разлил шампанское по бокалам.

– За отечество и государя императора. Ура! – провозгласил Михайленко.

– Все же я не согласен с вами, капитан, – запоздало решился возразить Долматов. – Личная отвага важна в любой войне. Техникой тоже управляют люди, значит, исход сражения по-прежнему будет зависеть от простого солдата. От его духа, воли, боевых и моральных качеств.

Михайленко собирался ответить, но тут фон Ливен поманил пальцем услужающего солдата.

– Как тебя звать, голубчик?

Тот бойко отрапортовал:

– Ефим Щепкин, ваше высокородие!

– Из каковских будешь?

– Тульские мы.

Долматов подумал, что хитроватое лицо Ефима выдает в нем человека битого, привычного к неожиданным поворотам судьбы. Таким представлялся ему солдат из сказки, ловко обманувший черта. Весь он был составлен из окружностей: туловище-дыня и приставленные к нему огуречики рук и ног. На круглом лице моргающие, выпученные от усердия глаза, округлый нос картофелиной, толстые губы.