Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня

Лелей-Весной тогда нарядили Вояну, и мы вместе со всеми кричали скорее весело, чем испуганно, когда ряженый «медведь» уносил ее к себе.

Мы ведь знали – ее спасут.

Для будущей свадьбы Вояне требовалась добрая сотня поясков, рукавиц, чулок – чтобы одарить всю многочисленную родню жениха и гостей. А что гости съедутся со всех берегов Ильмень-озера, было ясно. Поэтому не только она, но и мы все трудились не покладая рук. За остаток зимы и весну мы с Эльгой достигли такого искусства в изготовлении заправочных поясков, что Вояна спрятала в свои свадебные укладки десятка два наших изделий.

«Девы у Ясеня от зависти не умрут», – хмыкнул однажды стрый Вальгард, разглядывая наши поделки, но гостям не из самых знатных подарить уже годилось. Пояски были простыми, в поперечную полоску, какая получается, если заправить в бердышко нити двух цветов просто через одну, зато с каемочкой и всех расцветок, какие только можно получить на белой и серой шерсти из всевозможных травок, цветов и кореньев.

Кроме того, мы научились вязать. Мой отец вырезал нам по игле из коровьей кости; моя вышла короче обычных, но мне нравилась, и мы усердно старались запомнить, как проводить иглу через петлю. Беда была в том, что до завтра мы успевали забыть то, что запомнили сегодня, и Вояне приходилось показывать нам все заново. Но она не роптала: когда мы выучимся, чулки-копытца для ее будущих гостей примутся вязать уже три пары рук!

По паре чулок мы и правда сотворили: мои вышли покороче, у Эльги – подлиннее. А что в них кое-где зияли дыры от пропущенных петель – так ведь самим и носить!

Эта первая вязальная игла и сейчас еще у меня. Страшно подумать, сколько пар чулок и рукавиц она с тех пор связала; от постоянного трения о шерстяную нить она сделалась гладкой и блестящей, как стеклянная.

Отца моего давно нет в живых, и я очень дорожу этой иглой.

В конце весны по большой воде ушли два обоза: вниз по Великой – в Варяжское море, и вверх – тот, что стремился после долгого путешествия по рекам и озерам попасть на Днепр, а там и в Греческое море.

Увезли они главным образом лен.

Мы уже знали, что наш лен – лучший на всем белом свете, потому его и покупают везде: от Северных стран до Серкланда. Мы слышали много сказаний о берегинях-льняницах, объяснявших, почему лен у нас так хорош.

Потом-то я поняла: в наших краях и земли для него подходящие, и не слишком сухо, и света летом много. Но тогда мы считали, что сама Леля полила эту землю слезами из голубых своих глаз, когда тосковала по добру молодцу Дажьбогу и осенила серебряными своими волосами, пока ходила, искала его…

Созрела земляника, потом черника.

С нашими матерями, а то и бабкой Гоней (если в тот день у нее не сильно болела спина) мы ходили по рощам и лугам, собирая травы для окраски и лечения.

Весь месяц кресень, когда зелия имеют наибольшую силу, мы только этим и занимались.

Если баба Гоня в какой-то день не могла идти сама, мы приносили ей ствольник: дома кипятили воду, обливали свежие листья, заворачивали в ветошку и прикладывали к бабкиной спине – так ей становилось легче. А она всякий раз напоминала нам, что ствольник ядовит и чтоб мы были с ним очень осторожны.

После Купалы поспела черника, и мы стали приходить из леса с черными от ягод ртами. Мы с Эльгой очень любили бродить с туесками вокруг сосен, перебираясь от одной кочки к другой с грабилкой в руке; брат Аська ходил впереди нас и шевелил в черничнике палкой, чтобы выгнать змей, если они там затаились.

Мы рассказывали друг другу какие-то сказы, которые сочиняли на ходу, и иногда спорили, «как было дальше». Побеждала обычно Эльга: у нее уже тогда был такой вид, будто она лучше всех все знает, и с ней всегда соглашались не только я, но и Аська.

Вояна в то лето с нами не ходила: она стала достаточно взрослой, чтобы работать на сенокосе. Особенно усердствовать, как простых девок, ее не заставляли, чтобы личико солнцем не пожгло, но появляться на покосе ей было надо, а то слух пойдет, будто невеста никуда не годна.

Однажды мы так увлеклись, что забыли и про чернику.

На днях в веси Видолюбье, что неподалеку от нашего Варягина, произошел необычный случай: баба встретила прямо на дороге перед избами белку. А у бабы незадолго до этого умер взрослый сын. И вот вдруг сморил ее сон, и приснилось, будто сын ей говорит: «Иду в гости». Она вышла его встречать, глядь – белка: скачет прямо к дому. Не дошла немного и пропала. Потом искали в огороде, все гряды обшарили – не нашли.

Все думали, что это и был тот покойник, но Эльга не верила.

– Не приходят покойники белками! – твердила она. – Птицами ходят, и мышами, и змеями являются, а белками не могут!

– Но белки и в дом к людям не ходят! Как бы она из леса вышла?

– А может… – Эльга огляделась, будто подбирая для белки подходящую причину для такого путешествия, и замолчала.

И в тишине я осознала то же, что и она: мы тут вдвоем.

Исчезли и Аська, и баба Гоня, и Милутка, и Бобреня, с которыми мы пустились за ягодами.

Никого не видно.

– А где все? – спросила я.

Эльга промолчала.

– А куда идти? – опять спросила я.

Привыкнув, что Аська или баба Гоня нас приводят в лес и уводят обратно домой, мы не очень-то примечали, куда идем.

Заболтались и… заблудились?

– Давай покричим, – предложила она.

Мы покричали, но отклика не услышали и скоро умолкли: стоя вдвоем посреди леса, подавать голос было страшно. Но как же нас найдут, если мы будем молчать?

Пробрала дрожь: лес вокруг был таким огромным, а мы – такими маленькими…

Солнце спряталось, небо посерело.

Мы вдруг озябли: на нас были только сорочки с поясками да белые косынки на головах.

Навернулись слезы, захотелось заплакать.

Я посмотрела на Эльгу: она нахмурилась и явно крепилась. Тогда я сглотнула и постаралась утешиться: нас найдут.

– Кажется, нам… туда. – Эльга показала между двумя кочками, которые мы уже обобрали. – Я знаю! Смотри, где нет черники – значит мы там проходили. Так мы и найдем дорогу!

Я обрадовалась: как она здорово придумала!

Корзины уже казались тяжелыми, но бросить их мы не решились: получится, попусту сходили. И мы потихоньку двинулись через лес, внимательно оглядывая кочки и выбирая те, что были обобраны. Иногда мы расходились, но не далее чем шагов на семь-десять, чтобы не терять друг друга из виду.

– Иди сюда! – позвала меня Эльга. – Куда ты забилась?

– Ты иди сюда! Здесь все обобрано.

– Это здесь все обобрано, нужно сюда!

По привычке уступать первой я подошла: кустики на кочках перед ней тоже были пусты.

– Это не мы тут ходили, – заметила я. – Это обобрали уже давно.

– Ну, значит, ходил кто-то другой. И он тоже ведь пошел потом домой?