Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня

– Вот, княгиня-матушка! – радостно подхватил Мистина. – Именно это и я ему говорил совсем недавно, и теми же словами! Пора князюшке своим домом зажить!

Здесь все знали северный язык, но из-за Ингвара говорили по-словенски: именно он, будучи отвезен к словенам еще мальчиком, больше привык к этому языку и предпочитал его даже в дружине, где северные варяги, свеи и урманы составляли большинство.

Ингвар дернул плечом: дескать, не знаю я, мне и так неплохо…

Живя в дружине, он следил только за тем, чтобы его люди не были обижены при дележе средств, полученных из княжьей дани. А как хозяину собственного двора, ему пришлось бы вникать во множество дел, к которым он не имел ни малейшей охоты.

– И жениться бы тебе, а? – Мальфрид подперла подбородок ладонью. – Ты уже в зрелых годах… Как смотришь?

– Надо, надо ему жениться! – снова поддержал Мистина.

– А вы уж и придумали, кого сватать? – Ингвар пристально глянул на Олега, подозревая, что его браком сестра и зять хотят обеспечить какие-то свои выгоды. – Если на хазарке или угрянке какой, то пусть ее леший берет, а не я!

Насчет возможности брака с какой-нибудь ляшской или чешской княжной он промолчал.

Ингвар и его сестра Мальфрид попали в полянскую землю благодаря союзу между владыками южного и северного конца пути из Варяжского моря в Греческое. Однако скоро Ингвар начал понимать, что связями между Волховом и Днепром потребности киевского князя далеко не исчерпываются. Киев поистине был перекрестком миров: путь с севера на юг пересекался здесь с куда более древней дорогой с запада на восток. Через обширные владения Хазарского каганата его купцы имели связи даже с далекой страной Сина, откуда уже лет двести хазарские купцы возили удивительной работы шелк с вытканными драконами. Из Хазарии торговые пути, пролегая через земли угров, русов, уличей, бужан, лендзян, вислян и морован, приводили к Дунаю, где купцы-русы были известны как торговцы воском, рабами, лошадьми. По Дунаю можно было попасть дальше на запад, в Баварию, где обменивали меха – этот столь желанный там товар даже не облагался пошлинами – на соль.

С тех пор как вторжение угров сделало неудобным путь через моравские владения, в земле чехов разросся город Прага; в нем делали «платы» – куски тонкого льняного полотна определенного размера, служившие средством обмена товаров. Даже сам обмен «платов» на какой-то товар уже стали называть словом «платить».

Существовало несколько ответвлений этого пути, а из Германии через Альпы и Венецию товары, в основном – рабов, морем доставляли в сам Кордовский халифат. Уже не первый век хазарские и русские купцы увозили с востока на запад невольников, меха, воск, а обратно везли баварскую соль, угорских и чешских коней, рейнские мечи, дорогие ткани, разные драгоценные изделия.

Чем большая часть этих путей находилась в руках того или иного правителя, тем больше выгод мог он получить от головокружительных связей, начинающихся в Китае и кончающихся в Кордовском халифате.

Это прекрасно понимал и Олег Вещий: заняв киевский «перекресток», он пытался продвинуться и на запад – как можно дальше. В какой-то мере и поэтому, надеясь расширить свое влияние на этих путях, Олег Вещий дал приют изгнанникам – последним моравским Моймировичам, – и даже принял их в семью.

Не все замыслы Вещий сумел осуществить при жизни – он и без того сделал так много, сколько по плечу разве что полубогу. Но теперь Олег-младший, объединяя наследственные права своих моравских и киевских предков, нередко думал о том, какие богатые возможности для него это открывает. Особенно если заручиться поддержкой кого-то из сильных владык – греческих, германских…

Следующий шаг на этом пути сделал Ингвар – и тем оказал своему родичу Олегу Моровлянину очень большую услугу. Выгода от нее намного превышала прямые выгоды от дани с покоренных племен. Не желая говорить об этом даже с ближайшим другом Мистиной, Ингвар и сам порой подумывал: как бы обзавестись связями, которые позволят ему удержать занятые земли без опоры на одного Олега киевского…

Предки Ингвара многого достигли на берегах Волхова, но он был не из тех, кто счастлив плодами чужого труда. Для него честь быть потомком своих предков означала обязанность повторять их подвиги и, в свою очередь, оставить внукам больше, чем получил от дедов. Доказать, что источник славы не иссяк, ибо она берет начало в самой его крови – крови Харальда Боезуба, потомка Одина и соперника богов, владевшего половиной мира.

– Послушай! – Мальфрид, набравшись духу, прикоснулась к широкой загорелой кисти Ингвара, лежащей на столе. – Погоди, сейчас все расскажу. Вот посмотри.

Она встала, подошла к ларю, отперла его – он закрывался на настоящий железный замок, в который надо было вставлять хитро выкованную палочку ключа – и вынула льняной мешочек. Принесла его, развязала и выложила на стол женское украшение – ожерелье из полупрозрачных зелено-голубых камней и круглых белых жемчужин, с двумя бляшками-монетками возле застежки.

– Ого! – Ингвар мигом оценил стоимость вещи и тонкую работу. – Это греки делали, не иначе!

Даже Мистина присвистнул.

– Ты знаешь, что это такое? – спросила у брата Мальфрид.

– Впервые вижу. Преподнес кто?

– Это был подарок, который наш отец послал твоей невесте, дочери Вальгарда из Плескова. А потом… Вальгард прислал его назад и сказал, он не может хранить у себя то, что было куплено слишком дорогой ценой. Намекал, что наш отец продал свою честь за это ожерелье и теперь ему следует держать его при себе – больше ведь ничего не осталось.

– Уж я бы этому Вальгарду… – гневно начал Ингвар.

Четыре года назад до него доходили слухи о некрасивой истории, после которой его обручение было расторгнуто, но он не слишком огорчился. Он в глаза не видел невесты и не мог о ней сожалеть, да и вообще – в четырнадцать лет женитьба занимала в его мыслях очень мало места.

Сага о съеденной собаке казалась ему нелепой и не стоящей обглоданных костей. Ингвар недоумевал, как у отца хватило ума в нее ввязаться. Даже ожерелье не выглядело для него убедительным доводом. Разных сокровищ он уже повидал довольно, но привык не принимать богатство близко к сердцу – ведь жизнь коротка и может кончиться внезапно.

Но так вышло, что это ожерелье стало ценой даже не жалкой жизни того бродяги – как там было его троллево имя? – а ценой слова самого Ульва конунга.

– Тише, не надо! – Мальфрид прикоснулась к его плечу. – Мне эту вещь привез зимой Ранди Ворон, может, ты его помнишь. И сказал вот что: наш Оди уже отрок, и пришла пора исполнить уговор. Зная, что он слабого здоровья, раньше отец не требовал его к себе, давал ему время окрепнуть – ведь это его родной внук. Но больше ждать нельзя. В Киеве есть заложник от нашей семьи – это ты, и даже два заложника, если считать меня. А от рода Олега нам не дали никого. Поэтому в Волховец нужно послать Оди. Или…