Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня

– Мистина, боги и удача на твоей стороне! – объявил Арне. – На Взваде стоит Ранди Ворон, ждет проводника. Он как раз едет в Киев. Когда мы ему сказали, что ты здесь, он согласился подождать. Так что мы можем войти в город вместе с ним!

Заслышав, что приехали варяги из Волховца, князь Дивислав сам вышел на пристань: к этим людям он уже не первый год относился с настороженностью.

Кроме хорошо ему знакомого Ранди Ворона, он увидел и здоровенного парня из киевской дружины Ульвова сына. Выглядел тот особенно веселым и гордым.

– Есть повод выпить пива, княже, если будет на то твое соизволение! – с присущей только ему дерзкой почтительностью воскликнул он, поздоровавшись. – Я приехал вновь не таким, как уезжал – теперь я женатый человек! Вон та дева – моя жена, Альдис дочь Ульва!

Он обернулся и махнул рукой в сторону лодьи, где на мягких мешках со шкурками сидела молодая женщина в желтом греческом платье. Свободным концом белого убруса, намотанного по обычаю северных жен, она прикрывала лицо от солнца и отвернулась, когда Дивислав на нее взглянул.

– Боюсь, она не очень хочет тебя видеть, – со смехом пояснил Мистина. – У тебя с ее отцом были ведь кое-какие разногласия, и ее это смущает.

– Не хотел бы смущать молодую женщину, ничуть не причастную к нашим разногласиям, – понимающе усмехнулся Дивислав. – Ее проводят к моей свояченице, и там она отдохнет. Так рассказывайте, что привезли?

С приближением Купалы обнаружилась удивительная вещь: я оказалась старшей невестой в Варягине!

Я к этому не готовилась: сперва старшей была Вояна, потом Эльга.

А оставаться здесь после нее я не собиралась: мы ведь должны были уехать вместе, и к мысли об этом я привыкала с детства.

И вот мне пришлось на Ярилины дни возглавлять девичье коло! Хорошо хоть, что мы с Эльгой учились этому вместе и я, кажется, не вовсе опозорилась.

Но и купальское веселье не избавляло от тревог.

Я тосковала по Эльге и тревожилась за нее, Домаша все плакала, отец тоже ходил хмурый, не понимая, чего ждать дальше.

Вся волость была в смятении: как теперь справлять Купалу, когда у нас погиб сам исток рода и племени!

Князь вне срока приносил жертвы в плесковском святилище, но некому теперь было научить его, довольно ли этого для усмирения гнева богов и чуров. Пора было петь купальские песни, но мы боялись. Даже поднимая глаза к нему, люди, казалось, проверяли, не рушится ли оно им на головы.

Перед самой Купалой пришла очередная нерадостная весть: в лесу умерла баба Гоня.

Несмотря на заботу Людожировны, она так и не оправилась: с каждым днем теряла силы, перестала есть и в конце концов ушла «к дедам» уже совсем.

– К тебе слово мое, сестра! – сказал Воислав Домаше. – Поговорили мы с родом и старейшиной плесковской. Нельзя же, чтоб святое место пустым стояло. Надо кому-то там жить, Навь сторожить. А из нашего рода подходящей бабы я не вижу – кроме тебя.

Он был прав: Домаша приходилась дочерью покойному Судогостю и к тому же овдовела, то есть наполовину вошла в Навь. А поскольку ей случилось овдоветь дважды, то Навь прямо-таки громким голосом призывала ее на службу. Да и кому, как не ей, было исправить то, что разломала ее дочь?

– Но ты не печалься – не одна там будешь, – продолжал Воислав. – Надо ведь нам теперь нового Князь-Медведя растить, взамен старого. Пошлем людей за внучком твоим, первенцем Воянкиным.

– Да он же еще порточков не носит! – ахнула Домаша. – Дитя совсем.

– Три года ему – подстригать пора! До первого возраста дорос. А что рано боги призвали – знать, судьба…

На Купалу Домаше предстояло от нас уйти. Ее дожидалась птичья личина…

А ведь она была не так уж стара и даже могла бы еще рожать, если бы не обзавелась внуками.

Ох, как ревели Володея с Беряшей и оба их брата! Их мать все равно что умирала, и они знали об этом, но поделать было ничего нельзя!

Зато мой отец не смог скрыть облегчения.

– Это далеко не самое худшее, чего я ожидал! – сказал он и потрепал меня по голове. – Я видел, как все эти бабы косились в твою сторону! Я уже думал, что они тебя пошлют в лес!

– Меня? – Я чуть не подпрыгнула от изумления. – Но какая из меня Бура-баба?

– Молодая и красивая! Ты ей не прямая родня, но я слышал, что толковали бабы у твоего деда в Люботине: дескать, ты ходила за старухой, когда она умирала, и она передала тебе всех своих духов-прислужников.

– Она ничего… не передавала мне, – возразила я, но не слишком уверенно.

Были причины усомниться.

Нарочно я, конечно, никаких чудов и кудов не принимала, но мало ли что я могла совершить по незнанию в бабкиной избе! Особенно в тот первый вечер, когда ничего не соображала от страха. Я ела пищу мертвых, пила их воду, пользовалась бабкиной утварью. Может быть, я приняла помощников бабы Гони уже в тот миг, когда прикоснулась к птичьей личине, чтобы снять ее!

Заметных перемен я в себе не ощущала, но они ведь могут проявиться не сразу…

Или ощущала?

Одно я знала наверняка: прежний страх и почтение перед таинственным лесным жильем во мне исчез. Наверное, в тот жуткий вечер я сожгла все запасы страха, которые были мне отпущены.

Но это не значит, что я хотела поселиться там вместо бабы Гони.

Не успев выйти замуж, я годилась стать стражницей Нави почти в той же степени, что и вдова. А седина и морщины – дело наживное. По сравнению с истинной Бурой-бабой мы все девочки – что я, что Людожировна!

Предстояли и другие перемены.

Сражение с викингами на Нарове лишило нас не только стрыя Вальгарда, но и части дружины. Нужно было набирать новую. А для этого лучше всего, пользуясь летним временем, послать людей на Готланд, где всегда толкались желающие наняться к подходящему вождю. И даже вожди с уже готовой дружиной – в ожидании владыки, которому понадобятся их услуги.

Отец не раз беседовал об этом с Воиславом, и тот в конце концов дал согласие. Значит, не далее следующего года здесь у нас появятся новые люди. Возможно, даже знатный вождь со всем своим родом, как плесковский Сигбьерн ярл.

Но я не собиралась дожидаться их.

Я хотела уехать вслед за Эльгой.

Даже если забыть обо мне, ей ведь следовало получить свое приданое!

К счастью, отец тоже думал, что мне пора в дорогу. Пока я оставалась здесь, он волновался, что меня все-таки засунут в лесное святилище. А ему вовсе не хотелось приносить свою единственную дочь в жертву богам чужой земли. Пусть даже смерть моя будет ненастоящей.

Мысли мои устремлялись на юг.

Если Эльга ушла вперед, это не значит, что наши судьбы навек разделены. Теперь мне лишь следовало постараться, чтобы ее догнать.

Мою мать тоже приходилось пожалеть.

Она оставалась единственной хозяйкой в Варягине – без сестры, без старших дочерей. Беряша и Володея были хорошие девочки и уже могли делать все по дому: готовить, прибирать, кормить скотину. Но все же они еще не тянули на истинных хозяек: и силенок маловато, и еще многому им предстояло научиться.