Наталья Нестерова - Стать огнем

Ольгу Ивановну приводила в замешательство Анна Еремеевна. Девушка прекрасно показала себя во время сложных родов, даже внутривенные диффузии умела делать. Но когда ей было велено поставить клизму мужику с подозрением на непроходимость кишечника, побледнела и чуть не сбежала. Кружку Эсмарха, то есть клистир, явно впервые видела. Анна Еремеевна ничего не смыслила в химии. Про кислород заметила: «Им вроде дышат?», а железо считала исключительно металлом. Не имея понятия о химических элементах, она знала латинские наименования основных медицинских препаратов и вполне прилично готовила порошки, мази и настойки. Она профессионально накладывала повязки, смыслила в травматологии, даже предлагала сделать вытяжение при переломах костей со смещением, но элементарный анализ мочи поставил ее в тупик. Могла вынести правильный диагноз кожного заболевания, не путала крапивницу с рожистым воспалением, а стригущий лишай — с розовым, и выказывала подозрительное неведение в организации деятельности медицинского учреждения. Этому медсестру учат прежде всего, а потом она закрепляет полученные знания на практике в больнице или в клинике. Беспомощность Анны Еремеевны в базовых вопросах была не просто подозрительна — она не лезла ни в какие ворота.

Анна Еремеевна проработала два месяца, когда Ольга Ивановна велела ей поставить судно лежачей больной с пневмонией.

— Судно? — переспросила Анна Еремеевна. — Корабль?

— Пароход! Идем!

Ольга Ивановна привела ее в кладовку, где хранился инвентарь, и ткнула пальцем в фаянсовое судно. Анна Еремеевна взяла его, явно теряясь в догадках, куда это ставить больной. Полнейший абсурд! Все равно что дать повару в руки кастрюлю, а он не будет знать, что с ней делать.

— Судно следует наполнить небольшим количеством воды, чтобы испражнения не прилипли к стенкам. — Ольга Ивановна говорила медленно и четко, как по книжке читала. — При подкладывании судна рука санитарки подводится под крестец больного, таз при этом поднимается, колени согнуты и разведены в стороны. Судно подводится под ягодицы так, чтобы над большим отверстием оказалась промежность больного, а трубка — межу бедрами по направлению к коленям. Удаляется судно в обратном порядке. Затем освобождается от содержимого, тщательно моется и обрабатывается трехпроцентным раствором хлорной извести. Вопросы есть?

— Нет.

— А у меня есть! Жду вас в ординаторской.

Почему Ольга Ивановна свой маленький кабинетик называет ординаторской, Нюраня взять в толк не могла, никаких орденов там не имелось. Вопросов у Нюрани было много, но задавать их часто она опасалась. На каждом шагу она сталкивалась с предметами, предназначения которых не знала, проявляла беспомощность в ситуациях, которые Ольге Ивановне казались обыденными. Акушерка смотрела на Нюраню так, словно девушка страдает подозрительными провалами памяти.

Она не быстро выполнила приказ явиться в ординаторскую, потому что провозилась с пациенткой — простой бабой, измученной лихорадкой, обессилевшей и слезно просившей помочь ей выползти на улицу, «сходить до ветру». Увидев судно, баба испуганно запричитала. Нюраня, выполняя инструкцию — под крестец, колени согнуты… — ласково называла женщину «миленькой», говорила, что страшиться нечего, больные и врачи стыда не имут, судно — это ерунда, а вот городские граждане на двор до ветру не ходят, у их такие специальные помещения клозеты-сортиры… И то сказать! Если бы они все на улице испражнялись! Садов-то и дворов нет… Заболтала, успокоила.

— Хватит морочить мне голову! — напустилась на Нюраню Ольга Ивановна, как только та вошла в ординаторскую. — Вы такая же медсестра, как я печник!

— Воля ваша.

— Садитесь и рассказывайте!

— Что?

— Правду! Если поймаю вас на лжи, вылетите отсюда, как пробка от шампанского! — Ольга Ивановна запнулась и спросила: — Вы знаете, что такое «шампанское»?

— Нет.

— И скажи я, что это раствор для клизмы, поверите?

— Конечно.

— Но основные кости скелета человека перечислить можете?

— Могу.

— Это черт знает что такое! Рассказывайте! Всё без утайки.

И Нюраня поведала свою историю. Про доктора Василия Кузьмича, который учил ее медицине, но не регулярно, а когда был трезв или не шибко пьян, про «анбулаторию» на их дворе, про то, что мечтала учиться, но мать не отпустила бы, а когда мать слегла и «залежала жизненные соки», пришлось самой хозяйство вести. Про раскулачивание, бегство и Максимку, который обязательно за ней приедет, тоже рассказала.

— Хорошенькая у нас тут подобралась компания, — задумчиво сказала Ольга Ивановна. — Белогвардейская вдова и раскулаченная беглянка.

— А кто вдова, вы?

На этот вопрос Ольга Ивановна не ответила, несколько минут подумала, точно взвешивая что-то, принимая решение.

Встала и объявила:

— Пусть все остается как есть. В конце концов, вас сюда прислали, имеется распоряжение. Никто не может обвинить меня в том, что я пригрела приблуду. На вас не распространяются мои… обстоятельства, а на меня — ваши. И вот еще что. Хватит вам конспирацию разводить. Спрашивайте о том, чего не знаете.

Сбросив груз вранья, открывшись Ольге Ивановне, Нюраня точно переродилась, а точнее — стала самой собой.

— В вас точно шампанского ввели, — качала головой Ольга Ивановна.

— Ага, — весело отзывалась Нюраня, — в виде клизмы.

Она не ходила, а носилась по больничке, ее физическая выносливость была поразительной. Засыпа́ла Ольгу Ивановну вопросами, и та частенько поднимала руки, словно обороняясь:

— Хватит! Вы сегодня узнали столько, сколько человеческая память не может за один раз вместить!

— А вы меня завтра проэкзаменуйте!

Ольга Ивановна экзаменовала, и оказывалось, что Анна Еремеевна отлично все усвоила.

Больничка представляла собой барак с длинным коридором, по сторонам которого шли комнаты — ординаторская, процедурная, где принимали больных, операционная, две палаты, мужская и женская, по пять коек, подсобки.

Изба, по-здешнему «хата», в которой жили Ольга Ивановна и Нюраня, стояла в тридцати метрах, наискосок от барака. Еще из строений — сарай, конюшня с сенником и домишко Николая, того самого возницы, что доставил Нюраню.

Угрюмый и неразговорчивый Николай, сторож, истопник, дворник и во всех остальных должностях единое лицо, был искренне привязан к единственному существу — коню Орлику. В отличие от Нюрани, не имевшей документов личности, Орлик обладал справкой как «животное, прикомандированное к медицинскому учреждению», освобождающей его от повинностей и мобилизаций. Жена Николая, бездетная Евдокия, числилась техничкой, то есть уборщицей, и поварихой, готовившей для больных и медперсонала. Она была доброй, но феноменально ленивой. Могла работать только из-под палки. Связка «работа-палка» настолько крепко въелась в скудоумную башку Евдокии, что иным мотивам труда некуда было втиснуться.