Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа

* * *

Из трёх плетёных корзин была извлечена вся оставшаяся походная снедь. Часть её Рене велел отослать своему отряду, а часть оставить, но сам к еде не притронулся. Не стал есть и преподобный Экуй, терпеливо переждавший, когда расторопные солдаты опустошат корзины и уберутся прочь в предвкушении ужина. На приглашающий жест Рене он только отрицательно мотнул головой, продолжая теребить снятую шляпу и ожидая предстоящих объяснений, как приговора.

– Вы чего-то боитесь, Экуй? – спросил молодой человек.

Он вытряхнул из кружки остатки воды, налил себе привезённого вина, видимо, не доверяя словам хозяина о превосходном анжуйском, выпил, но ответа так и не дождался. Только неопределённое пожатие плеч показало Рене, что его вопрос был услышан.

Экуй и сам не понимал, почему так нервничает. Подслушанные разговоры между Кошоном и герцогом Бургундским, кое-что замеченное в Пуатье, намёки Рене во время совместного пути, и вся эта таинственность, казались ему легким ветерком, развевающим полог, за которым было скрыто нечто огромное, пугающее. Он вдруг поймал себя на мысли, что предпочёл бы просто выполнять то, что от него потребуют, не вникая в детали, но вдохновляя себя простой мыслью, что просто мешает Кошону. Тайна, которую предстояло узнать, как ему казалось, окончательно сорвёт этот спасительный покров и запросто доломает уже надломленное. Но придёт ли что-нибудь взамен – ещё вопрос…

– Давайте к делу, ваша светлость, – тихо пробормотал Экуй, когда отмалчиваться стало уже совсем неучтиво. – Я боюсь только одного – не справиться.

– Совсем не стыдный страх, – без усмешки заметил Рене. – Но, к делу, так к делу.

Молодой человек взял со скамьи прямоугольный кожаный свёрток и, вытащив ремешок из петель, положил его, развёрнутый, на стол перед Экуем. Внутри оказалась дощечка с прикреплёнными к ней письмами для коменданта крепости Вокулёр, в которых, неизвестные Экую люди, расписывали мессиру де Бодрикур таланты «цирюльника Гийома», заверяя, что лучшего он в эти тяжкие времена вряд ли найдёт.

– Что это значит? – спросил монах.

– Это значит, что прежний цирюльник господина Бодрикура, якобы, напуганный осадой, покинул крепость, и рыцарь ищет нового, потому что страдает зубными болями и потливостью, отчего часты раздражения на шее из-за отрастающих волос. Эти письма – ваши рекомендации… Можете не волноваться, люди, которые их написали, в любой момент лично подтвердят каждое написанное слово, но, уверен, это не потребуется. Насколько я знаю господина де Бодрикур, он не слишком привередлив в отношении своей внешности, зато терпеть не может зубную боль. Вы хорошо себя проявите, если, в первый же день своей службы, дадите ему это…

Рене вытащил из-под ворота камзола длинный шнурок, на котором висел узкий флакон, длиной в половину ладони.

– Двух капель на кубок с каким-нибудь питьем будет достаточно.

Экуй сглотнул.

– Это яд?

– Зачем? – вскинул брови Рене. – Мы дорожим господином Бодрикуром, и это действительно лекарство. Оно поможет гораздо лучше примочек из дубовой коры, которыми рыцаря пользовали до сих пор, так что, вами сразу будут довольны. А дальше постарайтесь сделать так, чтобы к вашему мнению еще и прислушивались. Господин комендант очень любит прислушиваться…

– Для чего это нужно?

– Для того дня, когда к воротам Вокулёра подойдет некая девушка… Она назовётся Жанной, и вы ни в коем случае не должны пропустить момент её появления, Экуй! Девушку необходимо провести к Бодрикуру так, чтобы об этом узнало, как можно больше народа, и заставить самого коменданта выполнить всё, о чём она попросит.

– Заставить? – переспросил Экуй. – И это должен сделать я, простой цирюльник?!

– Именно.

– Но почему? Господин де Бодрикур предан нашему молодому королю Шарлю… Мадам герцогиня может ему просто приказать!

Рене молча смотрел в лицо преподобному, ничем не показывая, что раздражён или гневается. Он словно ждал чего-то, какого-то понимания…

– Кто эта девушка? – тихо спросил Экуй.

– Она?.. Скажем так – она простая крестьянка.

Глаза монаха расширились.

– Лотарингская Дева! – прошептал он, наконец-то всё понимая и вспоминая разговоры о какой-то девочке из Домреми и свои подозрения о незаконнорожденной королевской дочери. – Так она появилась?!

– Ещё нет, – мягко заметил Рене. – Лотарингская Дева явится только когда родится абсолютная вера в неё, никак не раньше. И вера эта должна возникнуть здесь – не просто в Лотарингии, а именно в крепости, которая выстояла целую осаду, в отличие от других городов, потому что одна осталась верной дофину, и за то получила Господнюю благодать. Именно отсюда должна начать свой путь новая Спасительница. И господин де Бодрикур должен поверить в неё не по приказу.

– Я понял! – восторженно прошептал Экуй.

Покров с тайны пал. Но то огромное и пугающее, чего монах так страшился в начале разговора, оказалось настоящим спасением из мутного омута, в который была погружена его душа все последние дни. Новое волнение, радостное и гордое поднималось в нём, сбрасывая с себя сомнения, озлобленность и невозможность понять и простить.

– Передайте герцогине, сударь.., ваша светлость.., передайте, что я.., я благодарен!

– Что значит, спасать дофина?! Воевать, что ли? С солдатами?!!!

Господин Арк был вне себя от негодования. Его злило упрямство дочери и тот позор, который, по его мнению, приходилось терпеть.

Ещё в двадцать третьем году, задолго до осады Вокулёра, господин де Бодрикур изволил назначить Жака Арка дуайеном – командиром лучников ополчения от Домреми. Честь высокая, но не оставляющая времени для каких-то иных забот. А Шато д'Иль поместье хоть и небольшое, но требующее неусыпного внимания. Вот и пришлось господину Арку переложить бОльшую часть своих хозяйственных забот на сыновей – Жакмена, Жана и Пьера, да на Дюрана Лассара – своего, якобы, братца. И упустил, ох упустил, он тот момент, когда его странноватая дочь, от пустых раздумий и мечтаний, перешла к опасным убеждениям в своей избранности и в том, что она и есть та самая Дева из пророчества!

«Господи, за что мне это?!», – схватился за голову господин Арк, когда впервые услышал от дочери, что её святая обязанность – спасение дофина и возложение на его голову французской короны. За долгие годы он успел забыть про тот далекий день, когда, собирая хворост в лесу, его жена наткнулась на тело мертвой женщины, возле которой плакал ребенок, и считал Жанну собственной дочерью. На все её странности внимания не обращал – времени не было. Только иногда, наткнувшись на задумчивый взгляд девочки, нет, нет, да и ловил себя на мысли: «Нет, не моя…". Но мысли эти уходили быстро, потому что девочка есть девочка… В хозяйстве толк от неё может быть только один – выгодное замужество, а для выгодного замужества надобно умение хорошо прясть, обращаться со скотиной, стряпать да шить. Жанна всё это умела и, слава Богу. Так что и переживать из-за её непонятной задумчивости и прочих странностей особо не стоило. Замуж возьмут – не увечная. А выйдет замуж – вся дурь из головы сама вылетит.