Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа

Опущенные руки девушки сами собой сплелись ладонями, словно сводя, наконец, все её мысли к единому выводу.

Она – дитя этого мира. Она – плоть от плоти его, и кровь, текущая в её жилах, как раз незнанием и чиста, потому что нет на ней пятен от благоденствия знатности и унижения бедности. В равной степени Жанна могла родиться от нищенки, и от королевы, и могла бы быть никем, не войди в неё, как Жизнь, эта огромная любовь к миру вообще, а затем и Клод, как чистая, святая Душа входит в тело ребёнка, только-только осознавшего себя человеком! И, когда она УВИДЕЛА Клод, когда приняла её именно в тот момент и получила то благословение, о котором её оставили молить.

Теперь уже Жанна не отрывала взгляда от лица Богородицы. «Я могу смотреть тебе прямо в глаза, – шептала она. – Потому что точно знаю, зачем здесь именно я! И нет нужды выпрашивать помощь или крепость духа. Знаю.., верю.., убеждена – если не я, то больше никто!».

Утром камергер герцога по заведённому обычаю приготовил для Жанны баню. Здесь решили немного отступить от правил, по которым новика туда сопровождают рыцари-восприемники, и привлекли к обряду мадам Ализон и Клод. Девушка, после омовений надела на Жанну перевязь с мечом, а госпожа Мей накрыла её чёрным сукном, уложив на постель, устроенную прямо в предбаннике.

– Этим ты прощаешься со сквернами мира сего, – прошептала она. – Поспи немного, Жанна. Скоро ты вступишь в другую, новую жизнь…

Спать действительно пришлось недолго. Уже через час новопосвящаемого полагалось вести в церковь, на освящение меча. Причём, вести следовало в том же виде, в котором он спал, но герцог решил обойти эту часть обряда, поскольку рассчитана она была только на мужчин, да и меч у Жанны должен был быть другой. Поэтому, для шествия к алтарю, девушку обряжали прямо возле постели, на которой она спала.

Сначала мадам Ализон надела на неё тёмный, простёганный камзол, вроде тех фуфаек, которые рыцари надевали под доспехи, потом штаны и тонкие набедренники. Следом за этим с величайшей осторожностью опустила на её плечи тончайшую газовую рубашку, расшитую золотом по вороту и подолу. Затем лёгкую кольчугу и поверх всего парадную мантию Рене, с которой восемь вышивальщиц, не разгибаясь, за два дня спороли все гербы Барруа и заменили их цветами и простыми геральдическими лилиями.

– Свой герб Жанна получит от короля, – заметил герцог, отдавая приказания насчёт мантии. – Но на французские лилии Дева Лотарингии имеет полное право…

Доспехи, которые следовало надевать на девушку во время обряда, тоже не делали специально, а только подогнали по её фигуре и росту юношеские латы всё того же Рене.

– Ей их всё равно не носить до того момента, пока король её не признает. А там уже сделают по меркам…

По тем же причинам, необходимые на церемонии щит и копьё взяли из оружейной самого герцога, вместо того, чтобы выковывать новые.

Рене, шествуя перед Жанной, с помощью двух своих оруженосцев, на больших бархатных подушках донёс части доспехов до алтаря, где почтительно сложил их и отошёл в сторону, дожидаться своей очереди. Карл, одетый в парадную герцогскую мантию, уже находился в церкви, но стоял не на своём месте, а рядом и чуть позади, предоставив, как и полагалось, весь почёт новопосвящаемой. Мадам Ализон и Клод задержались возле скамеек, куда обычно приглашали родственников, и началась литургия во имя Святого Духа.

Жанне следовало стоять на коленях перед самым алтарем. После ночи, проведённой под ликом Богородицы она была спокойна до величия, поражая отсутствием волнения и Карла, и Рене, прекрасно помнивших свои посвящения, и тот трепет, который они ощущали и во время литургии и, особенно, потом, когда приносили рыцарские клятвы, повторяя их за священником. Опираясь на трость, скрытую под мантией, герцог Лотарингский невольно задумался о священности королевской крови, и о той причудливой избирательности, с которой она проявляется в одних и угасает в других.

«Мы почитаем королей, называя их помазанниками Божьими. Но Жанны священный елей не коснулся, а между тем, она достойная дочь одного из сыновей Шарля Мудрого, сумевшего добиться перемирия в этой нескончаемой войне, но, однако, подарившего миру безумного и слабого короля. Этот король не смог противостоять Монмуту, который не сомневался в своей избранности и был, действительно, силён… Однако, поговаривают, что его сын – внук нашего безумного короля – уже проявляет признаки наследственного слабоумия, тогда как дофина слабоумным никак не назовёшь. Он слаб, он растерян, но дайте ему править и страна снова вспомнит времена Шарля Мудрого… Что это? Промысел Божий? Высший замысел, цель которого не дать никому перевеса в этом давнем противостоянии? Или всё гораздо сложнее.., а может быть, проще? И цель замысла, как раз и состоит в реализации Чуда, в которое перестали верить?…".

Герцог скосил глаза туда, где стояла Клод, завороженная всем происходящим.

«Будь она на месте Жанны, она бы держалась с таким же достоинством? Робела бы, наверное… Но с достоинством – да, несомненно! Хотя, шло бы оно, скорей всего, от простого уважения к нашим ритуалам, которыми мы взбадриваем пустеющие сердца. Истинному благородству обряды и клятвы не требуются, оно и так по-иному жить не сможет… Тогда зачем же я так уверен, что поступаю сейчас не просто правильно, но необходимо правильно?!… Для других? Уравниваю с ними Жанну, дескать, она хорошая, потому что, как и вы, поклялась быть хорошей перед алтарём? Но, что же тогда мы есть без этих клятв, без постов, без литургий и месс?! Каким обрядом сможем уравняться с той, с другой, когда она спросит: „А кто вы в чистом виде?“. На что обопрёмся, чтобы избежать правды?..».

В груди у Карла похолодело, когда ответ на этот вопрос вдруг встал перед ним во всей своей определённости. «Ах, как же страшно будет этим девочкам! – подумал он с тоской и отчаянием. – Им не простят их оскорбительной чистоты, как упрёка, попавшего в точку. И только на одно я сейчас уповаю – на могущество и мудрость герцогини Анжуйской, которая не даст их погубить…".

«…Рыцари обязаны служить своему законному государю и защищать своё отечество, не жалея для него и самой жизни», – читал тем временем из книги рыцарских законов, вынесенной с аналоем, отец Мигель. – «Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость и мщение да не руководят их поступками, но да будут они везде и во всем вдохновляемы честью и правдой. Да не положат они оружия, пока не окончат предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было; да преследуют они его денно и нощно в течение года и одного дня…» 8

Жанна послушно повторяла за монахом каждое слово, не чувствуя, кажется, никакой усталости. Рене, который помнил, как однажды один из новопосвящаемых упал в обморок после всех волнений и необходимости повторять за священником длинный перечень законов, велел было оруженосцам держать наготове уксус, но теперь, изумляясь не меньше Карла, понял, что в этих приготовлениях нужды не было.