Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа

Однако, не выносящая бездейственного ожидания, она совершенно загоняла своих людей, требуя сообщать даже о самом незначительном. Так, не успела ещё Жанна проехать через площадь, как в сторону замка уже мчался гонец с донесением о том, что к Деве присоединился преподобный отец Паскерель. «Это, который её исповедовал, – уточнила мадам Иоланда. – Этот пусть…».

Но сообщение о всаднике, преградившем путь Жанне почти возле замка герцогиню насторожило.

– Что такое случилось с вами перед самыми воротами? – спросила она у Рене, когда дофин с Жанной отошли в тёмную и узкую, как церковный придел галерею, примыкающую к залу.

– Не волнуйтесь, матушка, всего лишь какой-то пьяница.

– Но мне известно, что ОНА предрекла ему скорую смерть.

– Не помню такого.

– Разве не было сказано: «Ты так близок к Богу…»?

Рене улыбнулся, если, конечно, можно назвать улыбкой то, что углы его губ еле заметно дрогнули. Но он не мог отреагировать иначе на эту всегдашнюю, полную до мелочей, осведомлённость матери, привыкнуть к которой, как к чему-то обычному, до сих пор не сумел – сейчас, когда в зале не было ни дофина, ни интересующей всех девушки, именно они, герцогиня-мать и герцог-сын, стали средоточием придворного интереса. Любопытствующие взгляды стекались со всех сторон, и мадам Иоланда это тоже понимала. Поэтому, когда чувствовала, что волнение в ней проявляет себя слишком явно, прикрывала лицо, специально для этого, прихваченным веером…

– Почему это происшествие так вас волнует, матушка?

– Потому что, если ОНА делает предсказания, они должны исполняться!

– За это не беспокойтесь. Я уже распорядился – пьяница не доживет до утра.

Мадам Иоланда подняла веер к самым глазам.

До чего же умён её мальчик! Как тонко и глубоко он проник во весь её замысел! Не будь вокруг столько людей, она бы непременно подарила Рене, преисполненный благодарности, горделивый взгляд. Да, порода герцогов Анжуйских только улучшилась с притоком в их жилы арагонской крови! И Рене, несомненно, станет лучшим представителем обоих родов!

– Когда всё случится – дай мне знать. Я позабочусь, чтобы происшествие не осталось незамеченным, – тихо произнесла герцогиня и опустила веер, являя залу холодное, бесстрастное лицо.

В то же самое время, в двух шагах от мадам Иоланды и её сына, Артюр де Ришемон, протолкавшись к Алансону и сделав знак своим оруженосцам встать так, чтобы никто не смог их подслушать, зашептал герцогу в самое ухо:

– Не вижу в лице этой девушки никакого сходства с теми.., ну, вы понимаете.., на кого она должна быть похожа!

Полные азарта глаза молодого герцога весело сверкнули.

– Отчего же… Она мила. А ваш кузен, Луи Орлеанский тоже, говорят, был хорош собой.

– Ах, оставьте! – раздражённо дёрнулся Ришемон. – Не думаю, что вам больше моего хочется оставаться в дураках! От мадам герцогини ожидать можно чего угодно!

– Тише, сударь, тише!

Герцог Алансонский по-прежнему весело осмотрел зал.

– Не понимаю, что вам не нравится, Ришемон? Всё прошло – лучше не придумать! Не знаю, где стояли вы, но я был прямо перед дофином, и поклясться готов, что она сама его узнала!

– И, что это по-вашему? Чудо?!

– Чудом это вполне можно назвать. Но можно и голосом крови, верно?

Алансон мечтательно прикрыл глаза.

– Ах, была бы у меня армия! Уже утром герольды помчались бы в лагерь с благой вестью. И, клянусь Богом, Ришемон, вечером моих солдат было бы не остановить от сражения за своего господина.

Мессир Артюр сердито пробормотал что-то неразборчивое и посмотрел на галерею. Туда, где в отблесках факельного огня угадывались фигуры дофина и Жанны, словно намеченные красно-оранжевыми штрихами.

– Что, что? – не понял его бормотания Алансон.

– Я говорю, поживём, увидим, – отчеканил, не оборачиваясь, Ришемон.

В сумрачной галерее мир словно разделился надвое. По одну сторону, затянутые мраком окрестности, где лишь поблескивала лунным отражением река, недавно вскрывшаяся ото льда. А по другую – ярко освещённый мирок каминного зала, в котором растревоженным водоворотом кружили люди, похожие отсюда на цветной, пёстрый, но плоский гобелен, знакомый с детства, и скрывающий некую запретную дверь. Шарль чувствовал это, не пытаясь сформировать чувства в чёткие мысли. Он знал только одно – происходит то, о чём в полную силу боялся даже мечтать. И девушка перед ним, хоть пока ещё и робко, но всё же заставляла с уверенностью думать – завтра по одну сторону от него мрак рассеется, а по другую рухнет наконец этот пыльный гобеленовый полог и дверь в новую жизнь всё-таки откроется!…

Жанна, по особенному, бережно потянулась к его ладоням и, словно успокаивая, накрыла их своими.

Шарль задрожал, чувствуя одновременно, как перетекает в него через эти ладони новое, не испытываемое до сих пор, спокойствие. Он бы мог сравнить это с теми ощущениями, которые вызвали в нём когда-то первые материнские заботы герцогини Анжуйской… Но с тех пор он столько раз обманывался…

– Я боюсь снова обмануться.., – прошептал дофин почти против воли.

Это было тайным, доверяемым только молитве, и не произносимым вслух никогда…

– Ничего больше не бойтесь!

Голос у девушки уверенный, идущий, будто бы, из его собственной души…

– Вы единственный законный король Франции, угодный Богу,..

Она, неотрывно смотрела дофину в глаза.

– Да, да, – зашептал в ответ Шарль. – Но откуда ты знаешь? Откуда… Неужели сам Господь?!… Но почему тебе, а не мне, напрямую?! Кто ты?

– Голос Бога – это озарение. Оно не спускается в мир, где царят ложь и злоба, как солнечные лучи не могут осветить болото изнутри. Вас заставили жить в таком болоте, потому что вы заметны и на виду у всех. Я же не знаю ни отца, ни матери. С раннего детства меня, забавы ради, обучили ездить верхом и стрелять из лука. Но потом.., я же писала в своём письме… Потом всё неясное, что жило в моей душе и волновало, обрело смысл и цель! Я давно чувствую, что призвана спасти вас и королевство, но услышала это несколько лет назад от той, которая действительно слышит Бога…

– Да, да, – снова кивал Шарль, слушая и не слыша до конца.

Слова этой девушки были сейчас всего лишь обрамлением того, главного, что уже свершилось. И слова о написанном письме прошли по задворкам сознания слабым воспоминанием – да, что-то такое было. Но так ли уж это важно? Он – король! Вот и ответ на его молитву! И теперь, даже перед самим собой, в самые сокровенные минуты, он, Шарль – ничтожный бастард, из последних сил отстаивающий свои права – может, не кривя душой, сказать: Господь желает, чтобы Я правил!

– Проси, что хочешь! – пылко сказал он, прерывая Жанну на полу слове. – Я дам тебе всё, чтобы ты выполнила Божью волю!