Антон Кротков - Штрафники Василия Сталина

Так – на пределе собственных возможностей и прочности металла Борис пилотировал лишь, когда его всерьёз брали в оборот в воздушном бою. Для многих, даже более молодых пилотов, подобные смертельные игры с гравитацией заканчивались печально. Но стоило сорокалетнему лётчику вспомнить, какими словами эта сука за его спиной называла любимую девушку его погибшего друга, как рука сама двигала рычаг сектора газа вперёд до упора. Мститель орудовал ручкой управления с таким чувством, словно охаживал оглоблей высокопоставленного поддонка по его мясистой спине…

После посадки генерал не смог без посторонней помощи вылезти из кабины, ставшей для него орудием жестокой пытки. Весь лоск с него сдуло. В глазах у Полубоярова всё двоилось. Дико таращась на поднявшегося к нему по лесенке механика, Игнат Никитович стонал, словно баба, и молил с привизгом:

– Братцы, выручайте… Умоляю, вытащите меня отсюда, сынки!

Технику пришлось вытаскать забрызганного собственными рвотными массами от головы до ног «аса».

Оказавшись на земле, уже распрощавшийся с жизнью бедолага, принялся благоговейно целовать бетон. Передвигаться пострадавший мог лишь с посторонней помощью, двум механикам пришлось взять его под ручки и осторожно проводить к машине.

У самого Бориса болела спина, а также все мышцы, как после ударной тяжелоатлетической тренировки с рекордными весами. Самолёту тоже досталось: на его крыльях в нескольких местах вздулась обшивка, из двигателя подтекало масло. Машину ожидал основательный капремонт. Но всё это были сущие пустяки по сравнению с тем чувством удовлетворения, которое испытывал сейчас лётчик.

Все знали, что в голове у Нефёдова – там, где всем нормальным людям положено иметь штуку, ответствую за чувство самосохранения, ничего нет, ни бугорка ни шишечки, – гладкое место. Точно также Господь, видимо, забыл вставить в его мозг такое необходимое для выживания в этом мире устройство-качество, как чинопочитание, уважение начальства. Ведь только абсолютно бесшабашный человек, находясь в ссоре с самим Василием Сталиным, мог так обойтись с его заместителем и доверенным человеком…

Шла подготовка к очередному воздушному параду. В день парада Василий Сталин планировал лично возглавить лётчиков округа в качестве командира флагманского корабля. А пока он наблюдал за тренировкой с земли. Когда Борис Нефёдов появился на командном пункте, всем руководил, как и положено, оперативный дежурный штаба парада, он держал связь с экипажами, давал команды диспетчерам. Пока Сталин ни во что не вмешивался. Между тем, судя по многочисленным звучащим позывным командиров групп, сейчас в тренировочной зоне было довольно тесно. Истребители, штурмовики, бомбардировщики подходили большими формациями. В тесном строю на заданной высоте они проносились над «точкой», которая изображала Красную площадь. Место отработавших машин тут же занимали вновь подходящие борта: «я полсотни пятый, группа отработала, идём на базу», «докладываю: четыреста шестой вышел на боевой курс, следом за мной на эшелоне четыреста восьмой и триста пятнадцатый»…

Как обычно, были задействованы такие силы, что ошибки становились неизбежны. Наземные наблюдатели уже неоднократно докладывали о том, что пролетевшие самолёты не смогли выдержать строй или направление. Но это было нормально: сбои на стадии подготовки неизбежны, и когда во главе процесса стоял Нефёдов, он умел удерживать ситуацию под контролем, планомерно выводя экипажи на пик формы точно к назначенному часу. Но теперь всё было иначе. Нервозности добавляло присутсвие на КП 67 67 Командный пункт командующего. В прежние парады Сталин обычно если и заезжал в тренировочный центр, то лишь для того, чтобы удостовериться, что всё идёт по плану, и редко задерживался более чем на полчаса. Человек полёта, страсти, он быстро начинал скучать посреди всей этой наземной суеты. Но в этот раз Василий желал всё проконтролировать.

Штаб напряжённо пытался организовать слаженную работу лётчиков, снова и снова выводя их на боевой курс, но всё время что-то не ладилось. Обстановка на КП накалялась с каждой минутой. Оперативный дежурный затравленно поглядывал на тихо свирепеющего генерала и в свою очередь выплёскивал свой страх и раздражение на подчинённых. Доставалось и лётчикам. Разговор «неба» и «земли» становился всё более нервным.

На глазах Нефёдова происходящее здесь действо достигло точки наивысшего эмоционального накала. Лётчик реактивного бомбардировщика Ил-28 совершил грубую ошибку, вообще «промазав» на огромной скорости мимо «Красной площади», и это стало последней каплей, после которой терпение генерала лопнуло.

Василий Сталин вдруг резко поворачивается на каблуках и охватывает всех быстрым, злым взглядом.

– Он что там, пьян, ваш Алексеев!

Все вздрагивают, дергают головами и втягивают их в плечи, словно боясь сейчас же лишиться.

– Вы что? Отупели посылать такого дегенерата на парад?! Чем соображаете? Башкой? Жопой? Калмыцким седлом?! На весь мир меня хотите ославить, твари!

Поджарый, нервный, стремительный, злющий, «хамло трамвайное» – он быстро наводит на всех ужас.

Борису ещё ни разу не приходилось видеть шефа в столь взвинченном состоянии – с багровым, перекошенным от ярости лицом, с выступившими на лбу и шее синими венами, с лихорадочным блеском в безумных глазах. Когда генерал орал на кого-то с его губ прямо в лицо осыпаемого площадной бранью человека летела слюна. Несмотря на свою невзрачную внешность – маленький рост, худосочность, рыжеватость и конопатость молодой генерал казался своему окружению, в котором было немало храбрых мужественных людей, грозным исполином. Сын – самого «Хозяина»! Про него все знали: сын вождя – сам вождь! В его власти казнить и миловать. Поэтому все оцепенели, провожая глазами мечущегося по залу командного центра истерика. Они бы и рады что-то предпринять, лишь бы умаслить бушующее чудовище, но что тут можно поделать!

Борис знал взрывной характер шефа и ждал неизбежного окончания приступа. Например, находясь с утра не в духе, Василий мог учинить настоящий террор в своём штабе со срыванием погон, угрозами загнать виновных в вечную лагерную мерзлоту. А через несколько часов после грандиозного шухера уже стоять на коленях перед мужем-писателем одной из своих любовниц, называть себя подлецом, негодяем, и в качестве компенсации обещать устроить обманутого супруга к себе в штаб референтом, чтобы тот мог, вообще не появляясь на службе, получать зарплату, как спортсмен ВВС.

У этого человека было много лиц. Но постепенно преобладающей становилась морда вечно пьяного, подверженного вспышкам ярости и продолжительным приступам депрессии запойного алкоголика. Уже к концу войны Василий настолько был истощен систематическим пьянством, что практически не летал и часто не мог контролировать собственные эмоции. Вдобавок недавно он пристрастился к кокаину. Его нервная система и психика нуждались в профессиональном лечении. Но какой психиатр рискнул бы сообщить ему об этом!? А ведь юношеские безобразия с детства неподсудного у школьных учителей и милиции «папенькиного» сынка давно стали небезопасными для окружающих. Воспринимая, как должное свою безнаказанность, Василий мог, размахивая и паля из пистолета, гнать по улице чем-то не понравившегося ему собутыльника, или ударить официанта за нерасторопность.