Эдуард Тополь - Япона коммуна, или Как японские военнопленные построили коммунизм в отдельно взятом сибирском лагере (по мемуарам японских военнопленных)

Заодно часть рабочих вырыли небольшую канализационную траншею от нужников в соседний овраг, чтобы нечистоты не собирались в лагере.

Иногда, перестав долбить и копать, японцы разгибались и видели небо. В небе перелетные птицы косяками летели на юг. «Ах, – говорили японцы, расчувствовавшись, – вероятно, они летят в Японию. Если бы у нас были крылья!..»

Но крыльев не было, и они, вздыхая, снова принимались долбить чужую сибирскую землю.

У колхозных гусей крылья, конечно, были, но они им не помогали.

Когда колхозные гуси приближались к японцам, некоторые из рабочих тут же начинали гонять их – и гоняли до тех пор, пока те не сваливались в канаву. Из трехметровой канавы гуси не могли ни выйти, ни вылететь, японцы ловили их и в мешках отправляли на свою кухню.

Конвоиры делали вид, что не видят этого, а часто и правда не видели – участок работы был очень длинный, а конвоиров было очень мало, порой всего два-три человека.

Работали японцы всегда допоздна, до вечерней зари, которая в сибирские морозы очень красива.

А когда заря догорала и наступали сумерки, японцы, расслабившись, любовались яркими искрами сварки, которые летели со дна траншеи. Там водопроводчики Зиннай и Мацумото сваривали водопроводные трубы.

КАН!.. КАН!.. КАН!.. – неслось над лагерем еще до рассвета.

Посреди лагеря пирамидой стояли три высоких бревна, между ними в центре висел кусок рельса. В этот рельс сигнальщик Комэда бил молотком каждое утро – давал сигнал к подъему.

Все японцы выходили из бараков и, трясясь от холода, строились на площади в колонну по пять человек. Адъютант Хирокава, громко покрикивая, руководил этим построением.

Когда лагерь был построен, из караульного помещения степенно и важно выходил седой и толстый майор Каминский. Его широкое бабье лицо было исполнено суровой важностью предстоящего действа, а в руке у него была деревянная дощечка «гунпай» с ручкой на манер японского веера или кухонной доски для разделки рыбы. На этой доске карандашом было записано, сколько людей вчера вернулось в лагерь с работы и сколько сегодня должно быть на построении.

На основании этих данных Каминский и адъютант Хирокава начинали утреннюю поверку. Сначала они обходили бараки, считали, сколько там осталось дежурных и больных. Обычно в бараках оставалось по одному дежурному – следить, чтобы не было воровства и пожаров. А больных тут же отправляли в санчасть. После этого делался обход санчасти, кухни и конюшни, и всех, кто там находился, пересчитывали и записывали на доску.

А потом, в последнюю очередь, считали людей, стоявших на площади.

Если изначальные цифры сходились с теми, что получались на новой поверке, то Каминский говорил «все налицо» и командовал:

– Ра-а-азошли-ись!..

Но нередко цифры у Каминского не сходились, поскольку он был плох в математике, и тогда всю поверку начинали сначала. Каминский кричал:

– Ой, у нас побег! Двух человек не хватает!

Или:

– Ох, три человека лишние! Откуда они взялись?

Юдзи говорил:

– Это невозможно. Дайте, я пересчитаю.

– Нет-нет! – отвечал Каминский. – Это моя обязанность.

– Но смотрите – все японцы уже замерзли. Даже ваши солдаты трясутся от холода.

– Ничего, не умрут. Не надо спешить, – говорил Каминский. – Значит, так. На работу ушли 38 человек, их отнимаем. С чистки нужников вернулись 11 человек, их прибавляем. Все равно двух не хватает! Кто дезертиры? А? Имена!

– Подождите, господин майор! Два человека сидят в карцере, вы их учитывали?

– А-а! Ну да, правильно. Всё, расходитесь!

С точки зрения армейской службы Каминский был образцовым военным. Он беспрекословно выполнял все приказы начальства и мог одно и то же дело повторять сотни раз.

Как-то вечером они разговорились. Юдзи сказал, что зимой в Сибири солнце заходит очень рано, поскольку Сибирь находится в Северном полушарии.

Каминский сказал:

– Что значит «полушарии», бля? Я не верю, что наша Земля круглая и что мы, сука, кружимся вокруг Солнца. По-моему, это неправильно.

Юдзи просто онемел от изумления.

Но Каминский понял это по-своему и сказал еще увереннее:

– Смотри, бля! Каждый день солнце появляется на востоке, проходит, сука, над нашими головами и уходит на запад. Так? Как же Земля может кружиться вокруг Солнца? Разве мы висим вниз головами? Нет, это солнце, бляха-муха, передвигается над нами!

Юдзи испугался, нарисовал ему Солнечную систему, стал объяснять, как школьнику. Но тот не согласился и сказал, рассердившись:

– Фуйню ты порешь! Мы стоим на Земле, а Бог и Солнце всегда над нашими головами. Если бы икона висела вниз головой, то Божья Матерь уронила бы Иисуса Христа! Иди на фуй, не морочь мне голову!

Юдзи был ошеломлен. До чего упрямые эти русские люди!

В начале ноября выпал первый снег. И, как обещал майор Новиков, сразу началась ужасная зима.

Земля замерзла так, что, когда японцы били ее кайлом, кайло отскакивало и рука немела.

На замерзшей дороге глина меж колеи торчала к небу остро, как пила.

Промерзший и мелкий, как сахар, снег сверкал и блестел и все сыпал и сыпал с неба. Японцы удивлялись: сибирский снег не похож на японский, он не липнет и не тает в руках, а сухим песком просыпается сквозь пальцы.

Небо низкое, облачное, и вся атмосфера промерзла так, что даже воздух стал как микроскопические линзы, в которых солнце дробится и рассеивается на тысячи маленьких солнц. Это удивительный природный феномен, это волшебное искусство мороза!

Минус сорок градусов! Плевок сразу примерзает к земле!

Вдруг на краю неба появляется черное облако, один его край тут же свешивается до земли, и разом возникает смерч – ураган со снегом. И если при скорости ветра метр в секунду температура снижается на градус, а снежный ураган несется со скоростью 30–40 и даже 50 метров в секунду, то невозможно описать, какой ужасающий холод налетает на вас в это время. Безжалостный и колючий мороз проникает сквозь самую теплую одежду, режет дыхание и легкие!

Сибиряки называют это бураном.

Зато после бурана погода устанавливается безоблачная. И ночи спокойные, тихие, на небе ослепительно сверкают полные звезды и кажутся такими близкими – рукой подать до Полярной звезды и Большой Медведицы!

Волки, которых японцы до сих пор не видели и не слышали, стали грустно и голодно потявкивать и подвывать совсем рядом с лагерем.

А ночи все затягиваются, становятся все длиннее. В два часа дня на землю уже спускаются сумерки, в четыре совсем темно. И так до девяти, а то и десяти утра следующего дня, когда с трудом, нехотя приходит новая заря. Солнце встает так медленно и так ненадолго!

Зато среди ночи на горизонте вдруг возникает слабый свет, через несколько минут он возносится ввысь, мистически меняя и смешивая краски – красное, синее, желтое, фиолетовое свечения причудливо танцуют в беззвучном небе! «О, как красиво! – говорили японцы. – Это симфония света, божественная палитра!»