Эдвард Радзинский - Наполеон. Жизнь и смерть

Когда-то я говорил своей матери: «Люди мне надоели, почести наскучили, сердце мое иссохло, слава мне кажется пресной». Это было в двадцать девять лет… Но теперь Великая империя, боевая империя, объединенная властью одного человека, была создана. И мираж объединенной Европы манил меня… Я хотел жить!

Мой Булонский лагерь продолжал грозить Британии. Двухсоттысячная армия ожидала со дня на день приказа о нападении на остров. Пятьсот судов стояли в порту… Когда я прибыл в Булонь, войска приготовились к немедленному отплытию. Я сделал вид, что готовлюсь возглавить немедленную высадку на ненавистный остров.

На постаменте было воздвигнуто подобие трона. Меня окружали все мои знаменитые маршалы – Сульт, Мармон, Ней, Даву, Удино… Я принимал присягу на верность империи: «Господа генералы, офицеры, воины и граждане, клянетесь ли вы честью, что посвятите свою жизнь службе империи, охране ее владений, защите императора и законов республики?»

Общий возглас: «Клянемся!»

И другой: «Да здравствует император!»

После чего – фейерверк. Ночь над проливом стала днем. Огневые сполохи хорошо были видны на другом берегу, пугая и без того перепуганных британцев… Но я уже знал – войны на острове не будет. Война будет на континенте.

Кстати, не забудьте вставить поучительный эпизод: во время торжеств в Булони ко мне привели двух английских моряков. Они были захвачены в плен, находились в тюрьме. Но им удалось бежать. Из оружия у них был только нож. И они умудрились обработать им несколько кусков дерева. Соединили их, превратив в подобие жалкого челнока, и попытались уплыть, зная, что наверняка погибнут в море. По законам военного времени их следовало немедленно расстрелять. Я же наградил их деньгами и отпустил восвояси. Потому что всегда ценил храбрость и старался быть великодушным к храбрецам. Например, после победы под Аустерлицем я вызвал к себе пленного русского кавалергарда князя Репнина и сказал ему:

«Соберите своих товарищей и отправляйтесь домой. Я не могу лишить вашего государя таких мужественных гвардейцев». В ту же кампанию, заняв Вену, я обратился к ее жителям: «Прошу вас принять как дань моего уважения к вашей прекрасной столице ваш арсенал, по законам войны принадлежащий мне. Пользуйтесь им для сохранения порядка. Все перенесенные вами беды считайте неминуемым следствием войны, а добрые дела моей армии – знаком заслуженного вами уважения»… Я могу бесконечно рассказывать о подобных случаях. И вот что я получил в ответ от тех, с кем обращался столь благородно!

Однако вернемся к тогдашним событиям. Британия не дремала. Этот проклятый народ, обожавший загребать жар чужими руками, уже соблазнил деньгами и хитростью Австрию и Россию. И направил их против меня! Двести пятьдесят тысяч фунтов платил Альбион за каждые сто тысяч русских солдат… Австрийский полководец Мак уже стоял с армией в Ульме… К этой коалиции мечтала (но пока боялась!) присоединиться Пруссия с ее жалким монархом. И тогда я сказал своим маршалам: «Ну что ж, если эти господа не хотят, чтобы я был в Лондоне, я буду в Вене!»

Император глядит на меня, засыпающего над листом бумаги. Мои попытки не дать голове упасть тщетны… Он смеется и объявляет:

– На сегодня хватит.

И диктует на прощание наш дальнейший план. Точнее, историю своей империи – до конца:

– Восемьсот пятый год: Аустерлиц.

Восемьсот шестой: Рейнский союз. Жозеф – король Неаполя, Луи – Голландии.

Восемьсот седьмой год: битвы при Эйлау и Фридланде. Мир в Тильзите. Жером – король Вестфалии.

Восемьсот восьмой: Мюрат – король Неаполя. Жозеф – Испании. Восемьсот девятый год: битва при Ваграме. Изгнание Папы из Ватикана.

Восемьсот десятый: развод с Жозефиной и обручение с Марией Луизой.

Восемьсот одиннадцатый: рождение римского короля.

Восемьсот двенадцатый год: поход в Россию. Декабрь – возвращение в Париж.

Восемьсот тринадцатый: война в Европе. Битвы под Дрезденом и Лейпцигом.

Восемьсот четырнадцатый: сдача Парижа, отречение и отъезд на Эльбу.

Восемьсот пятнадцатый: возвращение с Эльбы, прибытие в Париж. И Ватерлоо…

И все это случилось с одним человеком. Идите спать!

– Итак, меня ждала война с тремя главными державами Европы – Англия не оставила мне иного выхода. Зато в случае моей победы должна была возникнуть новая Европа – Европа, поверженная мной. И ее поведу я против коварного острова!

Тогда мне больше не нужен будет ни этот лагерь, сжирающий деньги и солдат, ни трусливый, благодетельный туман. Я попросту объявлю Англию… несуществующей! Ей будет отказано от континента. Не только английские товары, не только английские газеты и журналы, но и сами англичане не будут иметь права появляться в Европе – под страхом немедленного ареста! С покоренного материка без всяких битв я задушу ненавистный остров!

Это должно было стать битвой суши и моря, невиданной в истории. Я назвал ее «Континентальной блокадой».

Но пока это были мечты. Сначала нужно было победить новую коалицию…

Австрийская армия уже шла на Запад, русские войска спешно двигались с ней на соединение. Они весьма разумно предполагали, что я нескоро появлюсь перед ними. Конечно же, они подсчитали, сколько времени потребуется, чтобы свернуть огромный Булонский лагерь (создававшийся два года), построить в боевой порядок двести тысяч солдат и провести их через пол-Европы.

Но они исходили из своих сроков. Мои, как всегда, были совсем другие.

В это время в Булони я окончательно создал невиданное доселе устройство армии. Я разбил войска на семь корпусов во главе с моими маршалами. Каждый корпус превратился, по сути, в самостоятельную небольшую армию со своими артиллерией и кавалерией – главными силами современного боя.

Но основную массу пушек и конницы я соединил в особые части. Они не входили в корпуса и подчинялись только мне. Главой моей кавалерии стал отважнейший из отважных (жаль, что глупейший из глупых) – Мюрат. Артиллерией командовал я сам. Мне подчинялась и императорская гвардия. Это были полки пеших и конных егерей, гренадер, эскадроны жандармов, полк мамелюков, «итальянский» полк, где служили французы, бывшие со мной еще в итальянском походе… Многих из моей гвардии я знал по именам, знал их судьбы и даже их детей. Да и сами они были для меня как мои дети. Я придумал величественную форму для своих гвардейцев: высокие мохнатые шапки, синие мундиры, малиновые и красные кокарды, перевязи, золотые кирасы…

На привале, в жару, я обычно сидел у палатки, разрабатывая план сражения. И мои гвардейцы образовывали сплошное каре, защищая меня своими телами от ядер и шальных пуль. Окруженный восторженными взглядами, в которых была одна преданность, я обдумывал битву, где предстояло погибнуть стольким из них…