Алекс Ратерфорд - Великий Могол

Даже за первым поворотом он ничего не увидел, но шум и крики здесь стали громче. С замиранием сердца Хумаюн свернул за следующий поворот и понял причину шума. Возблагодарив Бога, он увидел, что это не засада. На узкой тропе столкнулись две повозки, запряженные быками. Задние колеса одной из них зависли над пропастью. Возницы тянули быков за головы; некоторые подпирали передние колеса плечами, чтобы вытащить повозку.

Но больше проблем было со второй повозкой, которая оказалась причиной столкновения. Склонившись над краем, Хумаюн увидел, что трое быков свалились на острые скалы вдоль замерзшей реки, залив снег алой кровью. Четвертый бык висел на упряжи, размахивая копытами, а двое возниц пытались вытянуть его за поводья. Другие старались удержать от падения повозку, быстро подкладывая под колеса камни. Падишах увидел, как один из них поскользнулся и головой вниз свалился с тропы, дважды ударившись о выступающие скалы, перед тем, как разбиться внизу рядом с одним из животных.

– Обрежьте ремни, пусть бык падает! – крикнул Хумаюн. – Не стоит из-за него терять людей. Пускай и повозка падает.

Мгновенно огромный мужчина в красном тюрбане выхватил из-за пояса длинный кинжал и побежал к застрявшему быку. Менее чем за две минуты он обрезал все ремни, и, дико мыча и брыкаясь, бык упал на скалы, издав отвратительный звук разбитой туши. В оставшейся на тропе повозке, как заметил Хумаюн, было несколько медных котлов и еще какая-то кухонная утварь. Отлично, подумал падишах, в такой мороз его людям нужна горячая еда. В то же время люди, тянувшие повозку – их разгоряченные тела исходили паром, – сумели поставить ее задние колеса на тропу, сложив часть поклажи на снег.

Хумаюн вздохнул с облегчением. Могло быть и хуже. Он мог бы потерять больше людей или драгоценных вьючных слонов. Пришло время остановиться, и он ждал какого-то развития событий и доказательств искренности Хиндала. Сегодня ночью надо будет сообщить своим людям, что, пройдя сорок миль от Кабула и найдя удобное место, они разобьют лагерь на несколько дней и проведут тщательный осмотр всего оружия и оборудования. Это понравится всем, даже несмотря на всеобщее уныние. Некоторые кланы, близкие к Кабулу, уже покинули его, потеряв надежду на богатую добычу. Но Хумаюн был готов к этому. Если план Хиндала удастся, то к городу он вернется весьма скоро – и тогда обрушит на цитадель всю свою мощь. Как только снова загрохочут его пушки, все, кто его оставил, вернутся к нему…

Они с Хиндалом договорились, в каком направлении падишах уведет своих людей и как далеко. Он прикажет разведчикам Ахмед-хана следить за окрестностями день и ночь. Они будут думать, что высматривают погоню со стороны Камрана. В любом случае, если план Хиндала провалится или он его предаст, надежная разведка пригодится.

Хумаюн нетерпеливо ерзал под толстым покрывалом из овечьих шкур. Думы и чувства не давали ему спать. «Можно ли доверять Хиндалу? – спрашивал он себя. – Уже месяц прошел, и никаких вестей».

Хамиду тоже мучила бессонница.

– Я ему верю. Все, что говорил мой отец о нем, когда был у него советником, заставляет меня так думать. А как его любит и уважает Гульбадан… Я тревожусь не за то, что он может нас предать, а за то, что могут предать его и он не сумеет спасти Акбара. Что Камран сделает тогда? Он же не убьет Акбара?..

Этот вопрос Хамида задала впервые.

– Нет, – произнес Хумаюн с большей уверенностью, чем ощущал на самом деле. – Он еще больше поверит в ценность Акбара как заложника… хотя Хиндалу будет не сладко.

– Ты прав, – сказала Хамида через минуту. – И пока нет оснований думать, что все плохо. Хиндалу нужно время, чтобы втереться в доверие к Камрану и выкрасть нашего сына. Нам лучше потерпеть.

– Терпение и неопределенность всегда давались мне с трудом. Скорее бы закончилось это ужасное состояние подвешенности, чтобы я мог собраться и действовать.

– Неопределенность и нетерпение – свойство всех смертных на земле. В конце концов, в любой момент мы могли бы погибнуть от оспы, потеряв все надежды и мечты, но мы же не думали об этом каждый день. Надо учиться мириться с тем, что иногда события нам неподвластны.

– Знаю, что как властитель и как отец Акбара я должен разрешить эту ситуацию, как мне хотелось бы, но я не могу повлиять на то, что происходит в Кабуле, как бы я об этом ни тревожился.

– Тогда постарайся не тревожиться… От этого не будет ничего хорошего. Мы должны верить.

Хамида обняла Хиндала, и, прижавшись друг к другу под теплыми шкурами, они наконец-то заснули.

Такой разговор между ними во время долгих бессонных ночей был не единственный. Иногда падишах покидал шатер, чтобы посмотреть на холодные звезды, пытаясь разглядеть в них послание, но они молчали. Даже когда он призывал старого Шарифа, чьи тонкие сморщенные руки торчали из рукавов овечьего тулупа, словно клещи, тот не находил ответов.

Шли дни, а в мерзлой дали не появлялось ничего, кроме осторожных лис и нескольких кроликов, на которых охотились люди Хумаюна. Падишах пытался развеяться в воинских упражнениях. Байрам-хан научил его нескольким приемам персидского боя на мечах, включая прием, с помощью которого можно было захватить конец меча в руке противника, особым вывертом заломить ему запястье и вынудить выронить меч. Он также тренировал его в стрельбе из лука по соломенным мишеням на палках, торчавших из сугробов. Приятно было почувствовать меткость глаза и надежность рук, как прежде, хотя Хумаюн затосковал о настоящем деле, которое могло бы начаться только после известий от Хиндала.

Но однажды, во время соколиной охоты, когда падишах следил за хищником, парившим в голубом, предвещавшем скорую весну небе, он вдруг увидел Ахмед-хана, галопом мчавшегося к нему со склона.

– Повелитель, мои люди заметили всадников.

– Сколько?

– Немного, в основном на мулах. Возможно, небольшой караван купцов. Они пока в миле, но, кажется, идут к нам.

– Отведи меня к ним.

Сердце Хумаюна бешено заколотилось, когда через десять минут он мчался галопом рядом с Ахмед-ханом. Возможно, это лишь купцы, как сказал его разведчик, но он не мог избавиться от отчаянной надежды, переполнявшей его. Пристально всматривался в туманную даль, нетерпеливо пытаясь разглядеть хотя бы какое-то движение там, в унылой, кажущейся пустынной снежной дали. Поначалу там не было ничего, но вдруг у него перехватило дух. То, что казалось цепочкой черных точек, медленно двигалось в его сторону, двигалось с запада – со стороны Кабула.

Низко склонившись к шее коня, Хумаюн пришпорил его и вскоре обогнал Ахмед-хана. Точки росли и становились все различимее, обретая очертания. Ярдах в четырехстах или пятистах ему показалось, что он разглядел восемь или девять всадников – слишком маленькая группа в такое смутное время.