Кен Фоллетт - Мир без конца

— За мытье шерсти, прядение и ткачество четыре шиллинга за мешок.

— А сколько получится сукна?

— Из мешка дешевой шерсти, который ты покупал за тридцать шесть шиллингов, выйдет сорок восемь ярдов сукна. Плюс ткачам еще четыре шиллинга.

— А это сукно можно будет продать за…

— Некрашеное коричневое бюро стоит шиллинг за ярд; значит, сорок восемь шиллингов. Восемь шиллингов дохода.

— Немного, учитывая наш труд.

— Но это еще не все.

— Продолжай.

— Ткачи продают коричневое бюро, потому что хотят как можно скорее получить деньги. Но если потратить еще двадцать шиллингов на сукноваляние, затем покрасить и сворсовать, можно просить двойную цену — по два шиллинга за ярд. Тогда выйдет девяносто шесть шиллингов — тридцать шесть шиллингов дохода.

Эдмунд задумался.

— Если это так просто, почему никто этого не делает?

— Потому что никто не хочет тратить деньги.

— Я тоже не хочу.

— Ты получил три фунта от Вильгельма из Лондона.

— Хочешь, чтобы мне не на что было закупать шерсть в следующем году?

— С такими ценами лучше вообще прекратить этим заниматься.

Олдермен усмехнулся:

— Да, пожалуй, ты права. Ладно, попробуй на чем-нибудь дешевом. У меня пять мешков грубой девонширской шерсти, которую итальянцы не берут. Один твой; посмотрим, что у тебя получится.

Через две недели Керис увидела, как Марк Ткач крушит свою ручную мельницу. Девушка была настолько потрясена тем, что бедняк уничтожает это важнейшее приспособление, что ненадолго забыла о собственных заботах.

Ручная мельница состояла из двух каменных дисков, шероховатых с одной стороны. Диски клали один на другой шероховатыми поверхностями — меньший сверху, — точно совмещая неглубокие впадины. Деревянной рукояткой вращали верхний диск, нижний же оставался неподвижным. Зерна между камнями быстро перетирались в муку.

Ручные мельницы имелись у большинства небогатых жителей Кингсбриджа. Самым бедным они были не по карману, а зажиточным не нужны, так как те покупали у мельников уже молотую муку. Но таким, как Марк, кто считал каждое заработанное пенни, чтобы прокормить детей, ручную мельницу в целях экономии послал сам Бог.

Ткач раздобыл у кого-то огромный молот с длинной рукояткой и железной головкой и поставил мельницу во дворе перед маленьким домом. За ним наблюдали двое его детей — худенькая девочка в поношенном платье и голый малыш. Великан занес молот над головой и плавно опустил его. Это надо было видеть: самый крупный мужчина Кингсбриджа, плечи как у ломовой лошади. Камень треснул словно яичная скорлупа, осколки разлетелись.

— Черт подери, что ты делаешь! — крикнула Керис.

— Нам теперь придется молоть зерно на аббатской водяной мельнице и за двадцать четыре часа пользования отдавать один мешок.

Марк говорил спокойно, но Керис пришла в ужас.

— Я думала, новые правила касаются только водяных и ветряных мельниц, на которые нет разрешения.

— Завтра я с Джоном Констеблем должен обойти город, обыскивая дома и ломая незаконные ручные мельницы. Не могу при этом говорить людям, что свою сохранил. Поэтому крушу на виду.

— Не понимаю, зачем Годвину лишать бедняков хлеба, — мрачно буркнула Керис.

— Мы, к счастью, можем ткать. Благодаря тебе.

Девушка вспомнила о своем деле.

— И как, движется?

— Все готово.

— Быстро!

— Зимой будет дольше. А летом светло шестнадцать часов, и с помощью Медж выходит по шесть ярдов в день.

— Чудесно!

— Зайди, покажу.

Жена Марка Медж, с младенцем на руках, готовила у очага в задней части единственной в доме комнаты. Рядом стоял робкий мальчик. Медж была почти на фут ниже мужа, но крепкая, с пышной грудью и мощными ягодицами. Керис подумала, что она похожа на пухлого голубя. Выступающий подбородок придавал хозяйке воинственность, в самом деле ей присущую. Но шумная Медж имела доброе сердце, и Керис любила ее. Хозяйка предложила гостье кружку эля, от которой девушка отказалась, зная, что для семейства это непозволительная роскошь.

Ткацкий станок Марка — деревянная, квадратная, со стороной больше ярда рама на подставке — занимал большую часть жилого пространства. За ним у заднего хода стоял стол с двумя лавками. Очевидно, все спали на полу вокруг станка.

— Я делаю узкие дюжины, — объяснил хозяин. У стены лежали четыре рулона коричневого бюро в ярд шириной и по двенадцать ярдов в длину. — Из одного мешка шерсти выходит четыре узкие дюжины.

Керис принесла ему грубую шерсть в стандартном мешке. Медж организовала мытье, сортировку и прядение. Пряли бедные женщины города, а мыли и сортировали их дети. Девушка пощупала сукно. Она волновалась, ведь завершена первая часть ее плана.

— Почему так неплотно? — спросила Суконщица.

Марк вспыхнул:

— Неплотно? Мое бюро самого плотного переплетения во всем Кингсбридже!

— Я знаю, это не в твой адрес. Но итальянское сукно совсем другое, а они делают его из нашей шерсти.

— Отчасти это зависит от того, с какой силой ткач притягивает к себе баттан, прижимая уточную нить.

— Не думаю, что итальянские ткачи сильнее тебя.

— Тогда дело в станках. Чем лучше ткацкий станок, тем плотнее ткань.

— Чего я и боялась.

Это значило, что Керис не сможет конкурировать с высококачественным итальянским сукном, если не приобретет итальянские ткацкие станки, что представлялось невероятным. «Решай проблемы по очереди», — сказала она себе. Девушка заплатила Марку четыре шиллинга, из которых он примерно половину отдаст прядильщицам. Теоретически доход Суконщицы составил восемь шиллингов. Но для моста это не деньги. Кроме того, если трудиться в таком темпе, чтобы соткать всю шерсть отца, уйдут годы.

— А как можно ткать быстрее? — спросила Керис Марка.

Ответила Медж:

— В Кингсбридже есть еще ткачи, но большинство из них уже работают на других торговцев. Можно поискать в крупных деревнях. Везде, как правило, есть прядильщица со станком. Обычно они делают сукно из собственной пряжи для односельчан. Такие, если им платить, быстро переключатся на другую работу.

Керис не показала своей заинтересованности.

— Хорошо. Я дам тебе знать. А это сукно отнесете Питеру Красильщику, чтобы он его для меня покрасил?

— Конечно. Прямо сейчас и отнесу.

Девушка отправилась домой обедать, погруженная в глубокие раздумья. Чтобы получить реальный доход, ей придется потратить почти все оставшиеся у отца деньги. И если дела не пойдут, они останутся ни с чем. Но какой выход? Ее план сопряжен с риском, но других планов нет вообще ни у кого.

Дома Петронилла как раз ставила на стол баранье жаркое. Эдмунд сидел во главе стола. Неудача на шерстяной ярмарке произвела на него более тяжелое впечатление, чем Керис могла предположить. Привычная веселость исчезла, он часто погружался в задумчивость, чтобы не сказать в рассеянность. Суконщица начинала беспокоиться.