Кен Фоллетт - Мир без конца

— Симптомы те же: жар, темно-красная сыпь, кровотечение, бубоны под мышками, и самое главное — жажда. Господи, как мне это знакомо, я ведь один из немногих, кто уцелел. Почти все умирают за пять дней, часто быстрее.

У Керис было такое чувство, что пришел судный день. До нее доходили жуткие вести из Италии и Южной Франции: вымирают целые семьи, непогребенные тела гниют на пустынных площадях, осиротевшие малыши, еле научившись ходить, с плачем бродят по улицам, скот в заброшенных деревнях дохнет без присмотра. Неужели это все случится и в Кингсбридже?

— Что делают итальянские врачи?

— Молятся, поют гимны, пускают кровь, прописывают свои любимые тайные средства и клянут судьбу. Все их усилия оказались безрезультатными.

Молодые люди стояли совсем близко друг к другу, говорили тихо, и в слабом свете далеких свечей Керис видела необычно напряженное лицо Мерфина, сильное волнение, но как-то это не похоже на скорбь по Марку. Монахиня спросила:

— Чем итальянские врачи отличаются от английских?

— После мусульман итальянские доктора считаются самыми знающими. Они даже разрезают мертвые тела, чтобы лучше понять болезни. Но ни один из них еще не вылечил ни одного чумного.

Целительница отказывалась мириться с полной безнадежностью.

— Невозможно, чтобы ничего нельзя было сделать.

— Но это так. Вылечить от чумы нельзя, хотя некоторые считают, что ее можно избежать.

— Как? — быстро спросила врачевательница.

— Похоже, она передается от человека человеку.

Керис кивнула:

— Как и большинство болезней.

— Обычно если один в семье заболевает, потом подхватывают остальные. Главный фактор — это общение.

— Разумно. Некоторые утверждают, что заболеть можно, посмотрев на больного.

— Во Флоренции монахини советовали нам по возможности не выходить из дома, избегать скопления людей, рынков, заседаний гильдий, вообще всяких собраний.

— А церковные службы?

— Нет, этого они не говорили, хотя многие не ходили и в церковь.

Керис думала об этом уже много лет. В ней снова вспыхнула надежда. А вдруг она сможет предотвратить чуму?

— А что сами монахини, врачи, люди, которые вынуждены соприкасаться с больными?

— Священники отказывались принимать исповедь шепотом, чтобы не быть слишком близко к больным. Госпитальные сестры надевали льняные повязки на рот и нос, чтобы не дышать тем же воздухом. Некоторые после контактов с больными мыли руки в уксусе. Священники-врачи уверяли, что все эти средства бессильны, и многие уехали из города.

— И что, действительно бессильны?

— Трудно сказать. Ни одна из мер предосторожности толком не применялась до тех пор, пока чума не заполыхала в полную силу. Но и тогда ими никто не пользовался систематически, каждый пробовал что-то свое.

— И все-таки нужно попытаться.

Мерфин кивнул и, помявшись, буркнул:

— Есть, правда, одно надежное средство.

— Какое?

— Уехать. — Керис поняла, что он уже давно собирался это сказать. — Даже поговорка такая появилась: уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго. Те, кто так поступил, не заболели.

— Мы не можем уехать.

— Почему?

— Не говори глупостей. В Кингсбридже шесть или семь тысяч человек — все не могут уехать. Куда?

— Я не говорю про всех. Только про тебя. Послушай, может, ты еще не подхватила чуму от Марка. Медж и дети почти наверняка заразились, но ты провела возле него не так много времени. Мы еще можем убежать. Сегодня же — ты, я и Лолла.

Керис аж замутило от страха, что чума распространяется так быстро. Неужели она обречена?

— А… куда?

— В Уэльс, Ирландию. Найдем отдаленную деревню, где приезжих не видят годами.

— Ты уже болел и говорил, что этой болезнью не заражаются дважды.

— Точно. А некоторые вообще не заболевают. Как Лолла, например. Если она не заразилась от Сильвии, то скорее всего уже вообще не заразится.

— Тогда зачем тебе Уэльс?

Зодчий уставился на нее, и монахиня поняла, что мастер боится за нее, боится, что она может умереть. Слезы показались у нее на глазах. Тут же пришли на память слова Медж: «Знать, что в мире есть человек, который всегда за тебя заступится». Мерфину она дорога, несмотря ни на что. Керис подумала о бедной Ткачихе, раздавленной горем утраты именно того, кто всегда за нее заступался. Как же она могла даже в мыслях отвергнуть Мерфина? И все-таки она это сделала.

— Я не могу уехать из Кингсбриджа. Вообще, не только сейчас. Когда кто-то заболевает, все надеются на меня. А когда разразится чума, за помощью будут обращаться только ко мне. Бежать… просто не знаю, как это объяснить.

— Мне кажется, я понимаю, — кивнул Фитцджеральд. — Это как солдат, бегущий с поля боя от первой же неприятельской стрелы. Ты бы считала себя трусихой.

— И обманщицей. Ведь я столько лет говорила, что живу для других.

— Понятно, но я не мог не сказать. Судя по всему, в обозримом будущем ты не снимешь обет. — Печаль в его голосе едва не надорвала Керис сердце.

— Нет. В госпиталь приходят за помощью. Мне нужно быть там, в монастыре, делать свое дело. Мне нужно быть монахиней.

— Ну что ж, ладно.

— Не унывай.

Мастер криво улыбнулся:

— Почему же мне не унывать?

— Ты сказал, что погибла почти половина населения Флоренции?

— Около того.

— Значит, по крайней мере половина не заразилась.

— Как Лолла. Никто не знает почему. Может, у таких людей какая-то особенная сила. А может, болезнь поражает случайно — так стрелы, выпущенные во вражеский стан, убивают одних и не задевают других.

— Как бы то ни было, шансы избежать ее неплохие.

— Один из двух.

— Как бросать монетку.

— Орел или решка. Жизнь или смерть.

Марк Ткач был одним из самых заметных во всех смыслах горожан, но сотни людей пришли на похороны не только из-за его значимости. Бедные ткачи стянулись со всей округи, некоторые шагали много часов. Как же его любили, думал Мерфин. Добрый великан просто зачаровывал людей. Шел дождь, все вымокли — и богатые, и бедные. Холодные капли дождя мешались с горячими слезами. Медж обнимала младших Денниса и Ноя. Рядом стояли Джон и Дора, оба выше матери. Их можно было принять за родителей женщины с мальчиками. Фитцджеральд мрачно думал, кто из них умрет следующим.

Шестеро сильных мужчин пыхтели, опуская в могилу необычно тяжелый гроб. Ткачиха рыдала, монахи пели. Могильщики принялись бросать в яму намокшую землю, и толпа начала расходиться. К Мерфину подошел брат Томас. Натянув капюшон от дождя, он сообщил:

— У аббатства нет денег перестраивать башню. Годвин поручил Элфрику просто снести старую и постелить крышу на средокрестие.

Мастер с трудом оторвался от апокалиптических мыслей о чуме.