Кен Фоллетт - Мир без конца

— И еще. — Больная понизила голос. Целительница наклонилась. — Аббат Антоний мне кое-что сказал перед смертью. Он хранил тайну до гробовой доски, как и я.

Керис не очень хотелось взваливать на себя груз тайны, однако человек на смертном одре имеет больше прав. Сесилия прошептала:

— Предыдущий король умер не от удара.

Врачевательница оторопела. Это случилось больше двадцати лет назад, но слухи она помнила. Убийство монарха считалось самым страшным грехом, двойным — в нем сочетались убийство и измена, самые тяжкие преступления. Даже знать об этом опасно. Ничего удивительного, что Антоний хранил тайну. Настоятельница продолжала:

— Королева и ее фаворит Мортимер устранили Эдуарда Второго. Наследник престола был еще очень мал. Мортимер, по сути, стал королем во всем, кроме титула, однако не так надолго, как, вероятно, надеялся. Эдуард Третий слишком быстро повзрослел. — Она вновь слегка закашлялась.

— Мортимера казнили, когда я была подростком.

— Но даже Эдуард не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что на самом деле случилось с его отцом. И тайну сохранили.

Керис дрожала от ужаса. Вдовствующая королева Изабелла еще жива, роскошествует в Норфолке. Если станет известно, что на ее руках кровь мужа, земля содрогнется. Монахиня чувствовала себя виноватой в том, что посвящена теперь в тайну.

— Так его убили? — спросила она.

Сесилия не ответила. Целительница присмотрелась. Глаза настоятельницы неподвижно смотрели вверх. Она была мертва.

На следующий день Годвин пригласил сестру Элизабет на обед. Момент критический. Смерть настоятельницы нарушила соотношение сил. Аббат нуждался в женском монастыре, так как его собственный нежизнеспособен: настоятель так и не справился с хозяйственными проблемами. Но большинство сестер до сих пор злятся из-за тех украденных денег и настроены крайне враждебно. Если их возглавит мстительная фурия вроде Керис, мужскому монастырю конец. Кроме того, аббат боялся чумы. А что, если он заболеет? А если умрет Филемон? Годвин измучился от кошмарных мыслей, но отгонял их, преисполнившись решимости неотступно добиваться долгосрочных целей.

Непосредственная опасность — выборы настоятельницы. Его терзали видения, как мужской монастырь закрывают, как он сам с позором покидает Кингсбридж и становится где-нибудь простым монахом, каким-нибудь помощником настоятеля, который будет требовать от него соблюдения дисциплины, унижать. «Если это случится, — думал Годвин, — я уйду из жизни».

С другой стороны, это не только угроза, но и шанс. Если повести дело по-умному, сестер может возглавить благосклонная, более того, послушная ему монахиня. Он ставил на Элизабет. Она станет властной руководительницей, ей важно положение, но с ней можно работать. Клерк прагматична, что доказала, предупредив о намерении Керис проверить сокровищницу. Это союзница.

Приглашенная вошла с высоко поднятой головой, наверняка понимая, что неожиданно стала важной персоной, и получая от этого удовольствие. Годвин вдруг усомнился, а согласится ли казначейша на его предложение. Нужно быть осторожнее. Монахиня обвела взглядом большой зал.

— Роскошный дворец, — тонко напомнила она, что помогла ему добыть деньги.

Настоятель сообразил, что сестра ни разу не бывала у него, хотя дворец построили несколько лет назад. До сегодняшнего дня сюда приходили только Петронилла и Сесилия.

— Спасибо, — откликнулся аббат. — Я уверен, он внушает уважение к нам знати. У нас уже гостил архиепископ Монмаутский.

На последние деньги сестер он купил шпалеры с изображением сцен из жизни пророков. Элизабет всмотрелась в пророка Даниила во рву львином:

— Очень хорошо.

— Аррас.

Монахиня подняла брови.

— Это ваш кот на буфете?

Годвин зашикал.

— Никак не могу от него избавиться, — солгал он, выгоняя кота.

Монахам не полагалось иметь домашних животных, но этот кот аббата успокаивал. Сели за длинный обеденный стол. Настоятель терпеть не мог, когда за его стол садились женщины, словно уравниваясь с мужчинами, но приходилось терпеть. Он заказал дорогое блюдо — вареную свинину с имбирем и яблоками. Филемон разлил гасконское вино. Элизабет попробовала свинину:

— Замечательно.

Годвина не очень интересовали гастрономические изыски, но они производили впечатление на посетителей, а вот Филемон с жадностью набросился на еду. Монах перешел прямо к делу:

— Как вы планируете победить на выборах?

— У меня больше шансов, чем у сестры Керис.

Аббат уловил сдерживаемую неприязнь, с которой Клерк произнесла это имя. Несомненно, Элизабет не забыла, что Мерфин предпочел ей Керис, и собиралась вступить с давнишней соперницей в бой на другом поле. Она готова убить ее, но победить, подумал Годвин. Это его устраивало. Филемон спросил:

— Почему вы так считаете?

— Я старше, дольше в монастыре и дольше занимаю определенные должности. Кроме того, я родилась и выросла в глубоко религиозном доме.

Филемон с сомнением покачал головой:

— Все это не имеет значения.

Монахиня подняла брови, пораженная его откровенностью, и аббат поморщился от грубости своего помощника. «Ее нужно расположить. Что же ты ее раздражаешь, она разозлится», — хотел он сказать. Подручный ничего не почувствовал и продолжил:

— В монастыре вы дольше Керис всего на год. А сан вашего отца — да упокоится его душа — скорее против вас. Все-таки епископам не полагается иметь детей.

Клерк вспыхнула.

— Настоятелям не полагается иметь котов.

— Мы обсуждаем не настоятеля, — нетерпеливо отмахнулся Филемон.

Обнаглел, с содроганием подумал Годвин. Аббат хорошо умел маскировать свою враждебность и производить впечатление приветливого и любезного собеседника. Помощник так и не обучился этому искусству. Однако Элизабет держалась стойко.

— Так вы пригласили меня сюда сообщить, что я не одержу победу? — Она повернулась к хозяину дворца: — Как это на вас не похоже — варить мясо с дорогостоящим имбирем, просто чтобы полакомиться.

— Вы правы, — опустил голову монах. — Мы хотим, чтобы вы стали настоятельницей, и всемерно желаем вам в этом помочь.

Филемон продолжил:

— И начать лучше с трезвой оценки положения. Керис любят все — братья, сестры, купцы, знать. Выполняемое ею послушание дает ей огромное преимущество. Большинство монахов, сотни горожан идут с жалобами в госпиталь, и она им помогает. Вас же видят редко. Вы казначей — в представлении обычных людей это что-то бесчеловечное, связанное с цифрами.

— Благодарю за откровенность, — ответила Элизабет. — Вероятно, мне следует сложить руки.

Годвин не понял, насколько она серьезна.

— Вы не можете победить, — продолжил Филемон. — Но она может проиграть.