Кен Фоллетт - Мир без конца

Бешенство поднималось в Керис, когда она вместе с другими монахинями ухаживала за больными. Причиной этих травм стало извращенное религиозное чувство, а также люди, подобные монаху Мёрдоу. Они говорили, что чума — Божья кара за грехи, но ее можно избежать, наказав себя иначе. Как будто Бог — мстительное чудовище, играющее по безумным правилам. Аббатиса была твердо уверена, что Божий справедливый замысел сложнее, чем у двенадцатилетнего вожака мальчишеской банды. Она работала до воскресной утрени, затем пару часов поспала, а встав, направилась к Мерфину.

Мастер теперь жил на острове Прокаженных, в самом большом доме на южном берегу, с просторным садом, недавно засаженным яблонями и грушами. Смотреть за Лоллой и ухаживать за домом зодчий нанял пожилую пару — Арно и Эмилию, которые называли друг друга Арн и Эм. Керис нашла Эм на кухне, и та послала ее в сад.

Мерфин заостренной палочкой писал на земле имя Лоллы, и, когда превратил букву «о» в смешную рожицу, славная четырехлетняя девчушка со смуглой кожей и карими глазами засмеялась. Целительница смотрела на них, и ей стало больно. Она спала с Мерфином почти полгода. Настоятельница не хотела ребенка, это перечеркнуло бы все ее планы, но тем не менее жалела, что до сих пор не забеременела. «Может, я вообще не смогу больше зачать, — думала она. — Может, отвар, который Мэтти Знахарка дала мне десять лет назад, как-то повредил матку». И опять ей захотелось больше знать о человеческом организме и его недугах.

Мерфин поцеловал возлюбленную, и они пошли по саду, а впереди бежала Лолла. Девочка играла в сложную и непонятную игру, по ходу которой заговаривала с каждым деревом. Сад только-только насадили, засыпав каменистый грунт привезенной откуда-то на телегах землей.

— Я хочу поговорить с тобой об этих бичующихся. — И Керис рассказала Мерфину о том, что ночью происходило в госпитале. — Нужно гнать их из Кингсбриджа.

— Хорошая мысль. Все это представление только для того, чтобы Мёрдоу подзаработал.

— И Филемон. Он держал мисочку. Ты поднимешь вопрос на приходской гильдии?

— Конечно.

Керис фактически являлась лордом города и могла прогнать бичующихся сама, никого не спрашивая, однако у короля находилось ее прошение о хартии, и аббатиса надеялась когда-нибудь передать бразды правления гильдии, а потому считала нынешнее время переходным. Кроме того, прежде чем пытаться осуществить задуманное, всегда лучше заручиться поддержкой.

— Хорошо бы констебль выпроводил Мёрдоу и его последователей из города до обедни.

— Филемон будет в ярости.

— А не нужно отпирать собор, ни с кем не посоветовавшись. — Керис понимала, что будут неприятности, но и мысли не могла допустить о том, чтобы страх перед Филемоном помешал ей сделать необходимое для города. — Люди пойдут за нами. Если действовать тихо и быстро, мы решим проблему, прежде чем Филемон успеет позавтракать.

— Хорошо. Я попытаюсь собрать членов гильдии в «Остролисте».

— Я подойду через час.

Приходская гильдия обезлюдела, как и вообще город, но несколько крупных торговцев уцелели — Медж Ткачиха, Джейк Чепстоу, Эдвард Мясник. Новый констебль Манго, сын Джона, и его помощники дожидались указаний на улице. Разговор длился недолго. Никто из купцов не принимал участия в оргии и не одобрял такие публичные зрелища. А личность Мёрдоу стала последней каплей. Керис как аббатиса формально зачитала постановление гильдии, запрещающее бичевание и появление в нагом виде на улицах. Его нарушителей констебль по свидетельству трех членов гильдии обязан был изгонять из города. После этого Манго поднялся наверх и разбудил Мёрдоу.

Так просто монах не ушел. Он безумствовал, плакал, молился, изрыгал проклятия. Двое помощников Манго Констебля взяли его под руки и почти вынесли из таверны. На улице он совсем разбушевался. Некоторые последователи монаха решили за него заступиться и сами попали в число изгоняемых. Кое-кто из горожан тащился за процессией по главной улице к мосту Мерфина. Свидетели изгнания не возражали против происходящего, а Филемона не было. Пристыженно молчали даже те, кто вчера еще бичевал себя.

Зеваки разбрелись у моста. Когда их поубавилось, Мёрдоу утихомирился, и праведный гнев сменился тихой злобой. На том берегу его отпустили, и он тяжелой поступью, не оборачиваясь, двинулся по предместью. За ним неуверенно потащились редкие последователи. У Керис возникло чувство, что она его больше не увидит. Аббатиса поблагодарила Манго и его помощников и вернулась в монастырь.

Онага выпроваживала жертв оргии из госпиталя, освобождая место для новых чумных. Керис работала с больными до полудня, а затем с облегчением повела процессию монахинь на службу. Она поймала себя на том, что с нетерпением ждет передышки — двух часов псалмов, молитв, проповеди.

Филемон, который вместе с Томасом вел послушников, был мрачнее тучи. Очевидно, он уже прослышал об изгнании Мёрдоу, а поскольку бичующиеся являлись независимым от настоятельницы источником его доходов, рассвирепел. Монахиня задумалась, что прохвост выкинет в гневе, а затем решила: да пусть блажит как хочет. Не это, так другое. Что бы она ни делала, рано или поздно Филемон что-нибудь устроит. И нечего ломать голову.

Во время молитв она клевала носом и взбодрилась, лишь когда помощник настоятеля начал читать проповедь. С кафедры он смотрелся еще хуже, а проповеди его обычно бывали невероятно убоги. Однако сегодня Филемон сразу привлек внимание, заявив, что говорить будет о блуде. На латыни процитировал стих из первого послания апостола Павла ранним христианам Коринфа, звонко перевел: «Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками», — и принялся нудно разъяснять значение слов «не сообщаться»:

— Не есть с ними, не пить с ними, не жить с ними, не разговаривать с ними.

Настоятельница с растущей тревогой думала, к чему он клонит. Не станет же мошенник нападать на нее открыто, с кафедры? Она глянула через хор на Томаса, который тоже обеспокоенно смотрел в ее сторону. Переведя взгляд на потемневшее от злобы лицо Филемона, Керис поняла, что этот человек способен на все.

— К кому же это относится? — витийствовал монах. — Не к сторонним, как особо подчеркивает святой. Их будет судить Господь. Но, говорит он, вы судьи над братьями. — И указал на паству: — Над вами! — Филемон вновь опустил глаза в книгу и прочел: — «Итак, извергните развращенного из среды вас».

Все затихли, почувствовав, что это не обычное увещевание. Филемон имел в виду что-то конкретное.

— Оглянемся вокруг. На наш город, наш собор, наше аббатство. Есть ли среди нас блудники? Если так, их нужно извергнуть.

Керис не сомневалась, что болтун метит в нее. И проницательные прихожане придут к такому же выводу. Но что же делать? Не возражать же ему. Она не может даже уйти — это лишь подтвердит подозрения, и самые тупые поймут, о ком говорит прохвост. И Керис униженно слушала. Впервые в жизни Филемон проповедовал хорошо. Не мялся, не запинался, говорил четко, громко; ему удалось разнообразить обычно скучные и невыразительные интонации. Его вдохновляла ненависть.