Н. Т. - Тайны Зимнего дворца

Вы только что говорили о рабствѣ, которое точно коршунъ клюетъ сердце Россіи. Вотъ вамъ живой примѣръ распутства одного изъ многихъ нашихъ помѣщиковъ.

Говоря это, онъ вывелъ изъ угла, гдѣ раздавались рыданія, молодаго человѣка, одѣтаго въ крестьянское платье и представилъ его собранію.

На видъ ему казалось, не болѣе восемнадцати лѣтъ; его блѣдныя и изнуренныя горемъ черты, внушали непреодолимую симпатію, хотя не выражали ни силы воли, ни мужественности, присущей полу, а напротивъ слабости и женоподобности. Волосы были обстрижены по крестьянскому обычаю, но невольно думалось, что когда-то они были длинны и своими мягкими кудрями украшая это миловидное лицо. Его чудные голубые глаза были красны отъ слезъ, а большія синяки ихъ окружавшіе краснорѣчиво говорили о томъ, что долженъ былъ онъ выстрадать.

— Разскажите вашу жизнь, попросилъ его Савельевъ.

— Не могу! отвѣтилъ тотъ захлебываясь отъ рыданій и направился къ ближайшей скамейкѣ. Юноша навѣрное упалъ бы, если бъ его не поддержали. Онъ опустился на ящикъ, и, подавленный горемъ, продолжалъ рыдать, закрывши лицо руками.

Въ такомъ случаѣ берусь я самъ вамъ передать за нее, сказалъ Савельевъ. Передъ вами не мужчина, а слабая дѣвушка, прошагавшая пѣшкомъ двѣ тысячи верстъ, чтобы вымолить у государя защиту и справедливость.

Напрасно плакала она искавъ случая говорить съ тѣмъ, кто расточаетъ милости и налагаетъ цѣпи. — Вамъ извѣстенъ мой побѣгъ съ Кавказа! Онъ совершился послѣ того, какъ я проливалъ кровь за родину. Я былъ вынужденъ сторониться большихъ дорогъ, гдѣ легко могъ бы быть узнанъ; поэтому я направился вдоль Волги и прямо въ столицу. Днемъ я кормился подаяніемъ. — Русскій мужикъ жалостливъ и сердеченъ.

Такимъ образомъ я прошелъ не одну сотню верстъ черезъ Астраханскія и Саратовскія степи, рѣдко встрѣчая кого нибудь въ теченіи цѣлаго дня кто ногъ бы указать дорогу, руководясь въ пути только солнцемъ. Такимъ образомъ добрался я до одной деревни, расположенной между Саратовымъ и Вольскомъ. Послѣдніе дни я еле могъ двигаться, изнеможенный отъ усталости и только что отъ зажившихъ ранъ. Хотѣлось было остановиться на нѣсколько дней въ Саратовѣ, чтобы отдохнуть, но опасался полиціи. Я продолжалъ свой путь, пока не упалъ въ изнеможеніи передъ домомъ какого-то помѣщика. Не знаю, сколько я пролежалъ безъ чувствъ, помню только, что внезапная жгучая боль привела меня въ сознаніе. — Предо мной стоялъ пузатенькій человѣкъ, на лицѣ котораго выражалась скотская алчность, и сильно трясъ меня за больную руку.

— Что ты тутъ дѣлаешь бродяга? — грубо спросилъ толстякъ.

Слово „бродяга“ сразу вернуло всю мою энергію.

— Съ какихъ поръ называютъ бродягой человѣка подвергавшаго опасности свою жизнь за царя и отечество?

Вокругъ насъ образовалась толпа мужиковъ и слышанъ былъ ропотъ негодованія.

— Молчать собаки! крикнулъ на нихъ помѣщикъ. Къ сожалѣнію есть и такіе представители привиллегированнаго класса, при этихъ словахъ онъ окружающимъ погрозилъ нагайкой. — Его должно быть боялись, такъ какъ мужики замолкли тотъ часъ же.

Откуда ты? продолжалъ онъ меня допрашивать.

Я молчалъ.

— Я тебя заставлю говорить! крикнулъ онъ замахиваясь нагайкой.

Видно было, что чаша переполнилась, кругъ мужиковъ сдвинулся тѣснѣе и послышался угрожающій ропотъ.

— Впрочемъ, зачѣмъ тратить много словъ? Приберите этого скота и выволоките вонъ изъ деревни! приказалъ онъ мужикамъ.

Ни одинъ не шевельнулся.

— Нешто вы не слыхали? крикнулъ онъ направляясь съ угрожающимъ жестомъ къ толпѣ.

Чего жь ты не слушаешься Ковалевъ? крикнулъ обращаясь къ сѣдовласому старику.

— Баринъ, онъ вѣдь солдатъ, онъ сражался за царя! отвѣчалъ старикъ грустно.

Это былъ сельскій староста.

— А, ты смѣешь еще разсуждать, воскликнулъ помѣщикъ, и со всего размаху хлестнулъ его нагайкой по лицу, такъ что кровь брызнула. Ропотъ крестьянъ готовъ былъ перейти въ бунтъ, какъ на наше общее счастье въ дали послышались колокольчики и показалась пыль по дорогѣ.

— Становой! закричала толпа.

— Становой!? повторилъ помѣщикъ и отошелъ на нѣсколько шаговъ. Хотя онъ жилъ въ отличныхъ отношеніяхъ съ полиціей, но какъ я узналъ въ послѣдствіи, онъ имѣлъ много причинъ не очень радоваться посѣщеніемъ станового.

Тройка подкатила къ подъѣзду помѣщичьяго дома. Человѣкъ почтенныхъ лѣтъ, съ сѣдыми усами выскочилъ изъ брички и подошелъ ко мнѣ.

Это былъ старый вояка, участвовавшій еще въ походахъ двѣнадцатаго года. Хотя общая зараза лихоимства коснулась и этого человѣка, но тѣмъ не менѣе его сердце еще не перестало биться при видѣ солдата.

— Что здѣсь происходитъ? спросилъ онъ завидя меня.

Толпа, окружавшая меня, раздалась и поспѣшила отвѣтить:

— Раненный солдатъ съ Кавказа.

— Вотъ что! сказалъ становой останавливаясь передо мной. — Значитъ тоже сражался противъ проклятыхъ? Въ Азіи или въ Крыму?

— Въ Азіи, отвѣчалъ я съ трудомъ, жажда и лихорадка душили меня.

Кто изъ васъ братцы дастъ мнѣ воды? пользуясь суматохой, обратился я къ мужикамъ; я томлюсь жаждой. Тотчасъ же молоденькая дѣвушка, отдѣлилась отъ толпы крестьянъ, быстро побѣжала за питьемъ.

— Значитъ, служба, ты видѣлъ огонь? благодушно продолжалъ становой: мы тоже его видывали. Слыхалъ ли ты про Бородино? При этихъ словахъ онъ распахнулъ шинель и показалъ георгіевскій крестъ и медаль за бородинское сраженіе, украшавшіе его грудь.

— Канальи! крикнулъ онъ на мужиковъ, совершенно неповинныхъ въ этомъ дѣлѣ: какъ вы смѣете покидать царскаго слуга среди улицы? Вотъ, на тебѣ, обратился онъ ко мнѣ, давая пятирублевку. — Собаки! продолжалъ онъ снова бранить крестьянъ, если вы о немъ не позаботитесь, если я его еще застану здѣсь, уѣзжая, я вамъ всѣмъ шкуру спущу съ головы до ногъ.

— Пойдемте, господинъ Макаровъ, сказалъ онъ помѣщику, я къ вамъ опять по скверному дѣлу. Когда жь, чертъ возьми, вы наконецъ перестанете выкидывать всякія продѣлки? Мнѣ кажется, что вамъ давно уже пора перестать куролесить!

Становому ничего не стоило, швырнуть бѣдному раненному солдату пять рублей, вѣдь его визитъ къ Макарову, здѣшнему помѣщику, положитъ ему въ карманъ подарочекъ въ нѣсколько сотъ рублей.

Намъ всѣмъ извѣстно, что за скверныя дѣла расплачиваются съ полиціей щедро. Когда помѣщикъ удалился, языки у крестьянъ развязались. Всякій изъ нихъ на перерывъ хлопотали около меня; всякій зазываетъ меня къ себѣ въ избу. Какъ разъ въ это время бѣлокурая дѣвушка вернулась и подала мнѣ кружку молока.

— Пей, служба, промолвила она, молоко лучше воды.

Пока я медленно пилъ принесенное молоко, мои глаза невольно встрѣтились съ глазами дѣвушки, въ которыхъ выражалось глубокое горе.