Александр Дюма-сын - Дама с камелиями

В трех первых письмах отец беспокоился и спрашивал о причинах моего молчания, в последнем он намекал мне, что ему известна перемена в моей жизни, и писал, что скоро приедет.

Я всегда питал большое уважение и искреннюю привязанность к отцу. Я ответил ему, что причиной моего молчания было небольшое путешествие, и просил предупредить меня о дне его приезда, чтобы я мог его встретить.

Я дал слуге свой деревенский адрес и велел доставить мне письмо, помеченное штемпелем С., потом уехал в Буживаль.

Маргарита меня ждала у калитки сада. Ее взгляд выражал беспокойство. Она бросилась мне на шею и не могла удержаться от вопроса:

— Ты видел Прюданс?

— Нет.

— Ты долго пробыл в Париже.

— Я получил письма от отца и должен был на них ответить.

Через несколько минут, запыхавшись, вошла Нанина. Маргарита встала и отвела ее в сторону.

Когда та ушла, Маргарита спросила, садясь рядом со мной и беря меня за руку:

— Зачем ты меня обманул? Ты был у Прюданс.

— Кто это тебе сказал?

— Нанина.

— А откуда она знает?

— Она следила за тобой.

— Ты ей велела следить за мной?

— Да. Я подумала, что только очень важная причина могла заставить тебя поехать в Париж, после того как ты не расставался со мной в течение четырех месяцев. Я боялась, что с тобой случилось какое-нибудь большое несчастье или что ты поехал на свидание с другой женщиной.

— Дитя!

— Теперь я успокоилась, я знаю, что ты делал, но я еще не знаю, что ты узнал там.

Я показал Маргарите письма отца.

— Я не об этом тебя спрашиваю. Мне интересно знать, зачем ты был у Прюданс.

— Чтобы повидаться с ней.

— Ты лжешь, мой друг.

— Ну, так я был у нее, чтобы узнать, что слышно с лошадью и нужны ли ей твои драгоценности и шали.

Маргарита покраснела, но ничего не ответила.

— И я узнал, — продолжал я, — что ты сделала с твоими лошадьми, бриллиантами и шалями.

— Ты сердишься на меня?

— Я сержусь на тебя за то, что ты не попросила у меня то, что тебе было нужно.

— При таких отношениях, как наши, если женщина имеет хоть немного чувства собственного достоинства, она должна приложить все свои усилия к тому, чтобы не требовать денег у своего любовника и не придавать корыстный характер своей любви. Ты меня любишь, я в этом уверена, но ты не знаешь, как непрочна любовь к таким женщинам, как я. Кто знает, может быть, в тот день, когда тебе станет не по себе или скучно, ты начнешь искать какой-нибудь особый расчет в основе нашей связи. Прюданс — болтушка! Зачем мне нужны были лошади? Я поступила очень разумно, продав их! Я отлично могу обойтись без них и не буду тратиться на их содержание. Только бы ты меня любил, больше мне ничего не надо, а ты меня будешь любить и без лошадей, без шалей и без бриллиантов.

Все это было сказано так просто, что слезы выступили у меня на глазах, когда я ее слушал.

— Дорогая моя, — ответил я, горячо сжимая руки моей возлюбленной, — ты отлично знала, что в один прекрасный день я узнаю о твоей жертве и найду, что предпринять.

— Почему?

— Потому, дорогая моя, что я не хочу, чтобы твоя любовь ко мне лишила тебя какой-нибудь драгоценности. Я также не хочу, чтобы в тот день, когда тебе станет не по себе или скучно, ты могла подумать, что, если бы ты жила с кем-нибудь другим, этих минут не было бы, и чтобы ты хоть на одну секунду в этом раскаялась. Через несколько дней твои лошади, бриллианты и шали будут у тебя. Они тебе так же необходимы, как воздух, и, может быть, это смешно, но я больше люблю тебя одетой пышно, чем простенько.

— Значит, ты меня не любишь больше.

— Глупенькая!

— Если бы ты меня любил, ты не мешал бы мне любить тебя по-своему, но ты видишь во мне только женщину, которой необходима вся эта роскошь, и считаешь себя обязанным оплачивать эту роскошь. Ты стыдишься принять доказательства моей любви. Невольно ты все время думаешь о том моменте, когда меня бросишь, и стараешься быть вне всяких подозрений. Ты прав, мой друг, но я ждала не этого.

Маргарита хотела встать, но я удержал ее и сказал:

— Я хочу, чтобы ты была счастлива и чтобы тебе не в чем было меня упрекать, вот и все.

— И мы расстанемся!

— Почему, Маргарита? Кто может нас разлучить? — воскликнул я.

— Ты, раз ты не позволяешь мне войти в твое положение и считаешь своим долгом охранять мое; ты, раз ты хочешь мне сохранить роскошь, среди которой я жила, а следовательно, и моральную пропасть, которая нас разделяет; ты, раз ты не веришь моей бескорыстной любви и не хочешь счастливо прожить со мной на те средства, которые у тебя есть, и предпочитаешь разориться, как раб смешного предрассудка. Неужели ты думаешь, что экипаж и драгоценности и твоя любовь для меня равноценны? Неужели ты думаешь, что я не могу жить без этой мишуры, которая радует, когда никого не любишь, и делается противной, когда полюбишь? Ты заплатишь мои долги, истратишь свои деньги и будешь меня содержать! Но сколько времени это может продолжаться? Два, три месяца, а тогда уже поздно будет начать новую жизнь, тогда ты должен будешь все брать у меня, а этого не может сделать уважающий себя мужчина. Теперь у тебя есть восемь — десять тысяч ливров в год, на которые мы можем жить. Я продам лишние вещи, и одна эта продажа даст мне две тысячи ливров годового дохода. Мы найдем хорошенькую квартирку и будем жить вместе. Лето мы будем проводить в деревне, не так, как в этом году, а в маленьком домике, на двух человек. Ты самостоятелен, я свободна, оба мы молоды. Умоляю тебя всем святым, Арман, не заставляй меня вести жизнь, которую я должна была вести раньше.

Я ничего не мог ответить. Слезы благодарности и любви застилали мне глаза, и я бросился в объятия Маргариты.

— Я хотела, — продолжала она, — все устроить без тебя, заплатить все свои долги и подыскать новую квартиру. В октябре мы вернулись бы в Париж, и тогда ты узнал бы все, но раз Прюданс тебе все рассказала, ты должен дать свое согласие теперь, а не после. Достаточно ли ты меня любишь для этого?

Я не в силах был противиться такой привязанности, с жаром поцеловал Маргарите руки и сказал:

— Я сделаю все, что ты хочешь.

Итак, ее план был принят.

Она сразу повеселела: танцевала, пела, радовалась будущей новой простой квартире и советовалась со мной, где ее искать.

Она была счастлива и горда этим решением, которое окончательно должно было нас сблизить.

Я тоже не хотел от нее отставать.

Одним взмахом пера я решил свою судьбу и передал Маргарите ренту, которую унаследовал от матери и которая была в моих глазах слишком незначительна, чтобы возместить приносимую мне жертву.

У меня оставалось еще пять тысяч годового дохода, который я имел от отца, и, как бы ни сложились обстоятельства, мне всегда хватило бы этих денег.