Пенни Винченци - Наперекор судьбе

Хелена издала звук, означавший, что она больше не в состоянии продолжать этот разговор, и пошла наверх, в комнатку, которая все чаще служила ей спальней.

Неужели снова?.. Боже, только не это.

Адель с трудом выбралась из кровати и поплелась в ванную. К счастью, не опоздала. Через пять минут она вернулась в постель и легла, устроившись на подушках. Три утра подряд. Вывод напрашивается сам собой. Но ведь это так несправедливо. Особенно сейчас, когда стало чуть-чуть полегче и она снова смогла подрабатывать, выполняя поручения Седрика и других фотографов, оставляя Нони на попечение доброй мадам Андре, консьержки. Деньги, получаемые Аделью, помогали оплачивать счета и хотя бы немного разжимали тиски строгой экономии, внося некоторое разнообразие в монотонную жизнь на третьем этаже дома, не имевшего центрального отопления. Заботы о ребенке. Заботы о Люке. Заботы, заботы, заботы. Иногда Адель вспоминала свою жизнь на Чейни-уок, где слуги делали все, о чем она просила. Достаточно было сказать, в какое время она хочет обедать, и обед подавали в столовую, не требуя ее присутствия у плиты. Если ей не хотелось самой садиться за руль, шофер отвозил ее туда, куда она пожелает. У нее была горничная. В Париже ее прежняя лондонская жизнь казалась ей нереальной. Естественно, Адель никому не говорила, что ей тяжело. Люк думал, что она очень счастлива. Она и была счастлива, однако оборотной стороны этого счастья Люк не видел и не чувствовал. Его целыми днями не было дома. Он занимался тем, что создавал и поддерживал благоприятное впечатление об издательстве Константена: обедал с авторами, встречался с издателями и прочими нужными и влиятельными людьми. Устав за день, он возвращался к своей très chère famille [55] , как он называл Адель и ребенка. Пока его не было, Адель убирала квартиру, ходила в магазины, готовила еду на крошечной плите и, конечно же, возилась с маленькой Эноной. Она стирала пеленки, по-прежнему опасаясь ворчливо шипящей водогрейной колонки, протирала малышке пищу через mouli légumes [56] и возила гулять, толкая коляску по дорожкам Люксембургского сада.

– Я просто безумно счастлива, – заявила она Венеции, приехав на короткое время в Лондон.

Нони – так они с Люком сокращенно называли Энону – был месяц от роду. Адель привезла ее в переносной детской кроватке, сплетенной из пальмовых листьев.

– Люк изумительно о нас заботится. Но жизнь в Париже тяжелая. Очень тяжелая. Я здорово устаю и любую помощь приняла бы с благодарностью.

– Даже не представляю, как ты справляешься, – сказала Венеция. – Помню, когда появился Генри, мне помогали няня и сиделка.

– Обычно нуждаешься в том, что можешь себе позволить, – устало отозвалась Адель. – К счастью, Нони – спокойный ребенок, иначе я сошла бы с ума. А так она дает мне поспать хотя бы часть ночи.

– Ангел ты мой. Поживи у меня несколько дней. Наша Нэнни прекрасно управится с Нони, а ты отдохнешь.

– В этот раз не могу. Возможно, в следующий приезд. А сейчас я постараюсь собрать что-нибудь из старого постельного белья и прочих нужных мне вещей. Говорю тебе, внешняя сторона моей парижской жизни не очень-то соответствует le grand amour [57] , о которой Люк постоянно говорит.

– Неужели ты в таком трудном положении? – спросила Венеция и тут же пожалела о своем вопросе.

Она ведь ездила в Париж и своими глазами видела жилище сестры. Еще до появления Нони квартирка показалась ей невообразимо маленькой.

– Да. Видишь ли, Люк по-прежнему должен материально поддерживать свою жену. Так что нам остается совсем немного.

– А твое пособие?

– Люк не разрешает мне трогать эти деньги. Мы с ним даже ссорились по этому поводу.

– У него несколько старомодные взгляды. Особенно если учесть, что сам он не может обеспечить тебя всем необходимым.

– Может, – возразила Адель, – но не тем, чего бы мне хотелось. Но я не ропщу. Люк очень гордый. Ему хочется чувствовать, что он действительно содержит нас с Нони.

– Какое красивое имя.

– Еще бы! Представляешь, Люк хотел дать ей французское имя, я – английское. Остановились на компромиссном варианте и выбрали греческое. Только потом я узнала, что это имя встречается у Расина в его «Федре». Эноной там звали кормилицу. В общем, имя оказалось более французским, чем я надеялась. Иногда я жалею, что, когда было время, ленилась читать. Думаю, Барти сразу узнала бы, откуда это имя. Согласна?.. А теперь мне пора бежать. Я обещала маме, что буду к шести. Она специально вернется с работы пораньше. Я очень по ней соскучилась. Знала бы ты, как она мне помогла, когда я рожала! Мама подняла шум на всю больницу Святой Фелициты. Кричала на французских врачей, требовала, чтобы мне дали кислород. Врачи упирались, говорили, что у них во Франции это не принято. А мама им говорила, что ей плевать, принято или не принято это во Франции, но в Англии роженицам дают кислород. И мне дали… У нашей мамы удивительная способность: когда мы в ней сильно нуждаемся, она всегда оказывается рядом.

– Согласна, – ответила Венеция.

Однако эти восторженные слова не помешали Адели в тот же вечер сильно, почти на грани разрыва, поссориться с матерью.

– Ну, рассказывай, как Люк, как его успехи? Думаю, Константен им очень доволен.

– Им там все довольны. Вскоре его должны избрать в совет директоров. Ты же знаешь, Люк – большая умница.

– Знаю. Меня всегда восхищали его профессиональные качества. Кстати, он уже добился развода с женой?

– Мама, Люк не может развестись с женой. Он ведь католик.

– Ах да. Я всегда забываю всю неординарность его положения.

– Ты о чем?

– О том, что Люка с его ярко выраженным еврейским темпераментом угораздило жениться на католичке.

– Меня это тоже удивляет, но не сильно. В обеих религиях есть немало общего. Обе весьма строги в своем вероучении. Ты бы удивилась. Должна признаться, мне нравится иудаизм… Конечно, в той мере, в какой я сумела его узнать. И их образ жизни мне тоже нравится. Я даже подумывала, не принять ли мне иудаизм.

– Адель, на твоем месте я бы не решилась на такое. В иудаизме на каждом шагу строжайшие предписания. Тебе пришлось бы делать множество неприятных вещей. Поститься, например. Еще я знаю, по пятницам им запрещено пользоваться электрическим светом.

– Мама, у тебя поверхностные представления, – засмеялась Адель. – Люк вовсе не из ортодоксальных евреев. Но он хочет, чтобы Нони получила еврейское воспитание. Он говорит, что в иудаизме самым важным является то, что эта религия продолжает существовать. Иудаизм сплачивает семью.

– Это делает большинство религий, – возразила Селия. – Та же англиканская церковь. Уж ты-то должна знать, как она ратует за крепость семейных уз.