Конн Иггульден - Империя серебра

Монголы, пригнувшись под ветром, упорно шагали цепью. Река, по которой они двигались, шла прямо через центр города. Сейчас она естественным образом представляла собой слабое место: слишком широка для того, чтобы ее охранять или перегородить. Многие из нукеров, проходя под мостом из дерева и камня, задирали вверх головы, оглядывая дугообразные своды пролетов и квадратные колонны опор. С самого моста не было ни окриков, ни возгласов. Городская знать не рассчитывала, что кому-то хватит безумства и дерзости шагать по льду прямо посреди их стольного града.

По реке в Москву вошли только два тумена. Бату с Менгу отдалились на юг, разоряя попутно городки и следя, чтобы никакая сила в пути не могла перехватить монгольские армии. Гуюк с Хачиуном находились, наоборот, на севере, препятствуя возможной помощи, которую урусы могли в спешном порядке послать на выручку московитам. Хотя помощь маловероятна. Тумены, похоже, были единственной силой, изъявляющей готовность передвигаться и воевать в лютые зимние месяцы. Дни стояли синеватые, с ядреным морозным треском. Солнце в сизом от стужи небе проглядывало бледным размытым пятном. Ледяной ветер обжигал лица, сковывал руки и ноги, лишая их силы. И тем не менее люди держались. Многие поверх доспехов надевали также дэли или плащи, кое-кто накручивал на себя косматые звериные шкуры. Кожу промазывали бараньим жиром, заворачивались в коконы из шелка, рядились в тряпье. В обувь закладывали овечью шерсть, но ступни все равно промерзали, да так, что нередко приходилось отнимать пальцы. Губы мороз растрескивал до крови, от холода во рту индевела слюна. Но все же люди жили. Когда с провизией становилось совсем туго, воины надрезали жилы лошадям и припадали к ранкам, наполняя рты жаркой животворящей жидкостью, на которой можно было держаться. Лошади вконец отощали, но они знали, как рытьем копыт добывать из-под снега замерзшую траву, — они ведь тоже выросли в суровых краях.

Субэдэевы разведчики шли впереди основной силы, рискуя на льду своими лошадьми, а еще сильнее рискуя принести назад весть о крупной и слаженной неприятельской силе. В городе стояла какая-то хмельная тишина, нарушаемая лишь ветром да шорохом снеговых ломтей под ногами. Сквозь кристальный морозный воздух издалека доносились песнопения. Языка урусов Субэдэй не понимал, но казалось, что он под стать здешним холодам. Взором багатур обвел окрестность. В вышине отрешенно белела луна. Под ее светом и под дымящейся пылью пороши ледяная дорога была до странности красива. Впрочем, сейчас не до красот. Сейчас цель — сокрушить любого, кто выйдет с оружием навстречу. Только тогда, убедившись, что фланги и тыл в безопасности, можно будет двинуться дальше.

Сам город был невелик. Его храмы стояли над рекой, а вокруг теснились дома священнослужителей и хоромы знати. В лунном свете они сползали к берегу, в путаницу улиц и проулков с домишками поменьше. Все люди здесь питались от реки, что давала им жизнь так же, как сейчас принесет смерть. Голова Субэдэя дернулась, когда где-то в отдалении зашелся криком голос, высокий и ломкий, с безошибочными признаками паники. Их наконец заметили — удивительно лишь, что так нескоро. Голос вопил и вопил, пока так же резко не оборвался: кто-то из разведчиков у берегов использовал крик как ориентир. Снег сейчас окропился багряной кровью, первой за эту ночь. Тем не менее наблюдателя наверняка услышали. Еще недолго, и окрестность, опрокинув тишину, огласит заполошный трезвон колоколов.

В соборе воздух был тяжел от ладана, что белесым шлейфом курился из кадила. Великий князь Ярослав со своей семьей стоял на особом княжьем месте у амвона и, склонив голову, слушал, как с клироса торжественно льются слова молитвы, впервые написанные восемь веков назад:

«Если не был Он плотию, кто возлежал в яслях? И если не Бог Он, кого славили Ангелы, сшедшие с неба?» [25] Здесь и далее: Псалтирь Ефрема Сирина (I, 23).

Князю было неспокойно. Уют веры, и тот не убирал из сердца сверлящие заботы треклятой мирской жизни. Кто знает, куда эти чертовы монголы ударят в следующий раз? Движутся они с невероятной скоростью, обводя посланные им дружины вокруг пальца, как малых детей. В начале зимы он потерял три тысячи отборных ратников: уехали разведать местоположение монголов, не вступая с ними в бой, а обратно не воротились. Слышно было единственно о кровавых, уже припорошенных снегом следах среди полей. Да что толку.

Князь Ярослав свел вместе ладони и вздохнул, едва не закашлявшись от клуба ладанного дыма.

«Если не был Он плотию, кого крестил Иоанн?» — вопрошал с амвона отец Дмитрий голосом высоким и звучным, звонким эхом разносящимся под церковными сводами.

Народу на службе было полно, и дело не в одном лишь праздновании Рождества. Сколькие здесь небось слышали о волке с алой пастью, что рыщет по заснеженным полям? Собор был островком света и безопасности, хотя холод здесь царил такой, что без шубы службу и не выстоишь. И все равно, куда еще прийти в такую ночь, как не сюда?

«И если не Бог Он, Кому Отец говорил: Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих?»

Святые слова утешали, навеивали образ младенца Христа. В такую ночь думать бы о рождении и воскресении Божием, но в голову отчего-то все больше лезло о распятии, о боли и страданиях в Гефсиманском саду тысячу с лишним лет назад.

К руке князя притронулась теплая ладонь жены, и он понял, что стоит с закрытыми глазами, да еще и покачивается, как какая-нибудь старуха в молельне. Негоже. Надо держать спокойствие, при эдаком-то числе глаз. На него смотрят как на надёжу, а он стоит тут беспомощным, потерянным. Зима монгольские полчища не остановила. Если бы ему доверяли братья, он мог бы выставить в поле силу, способную обратить захватчика вспять, а они все думают, как бы он не урвал лишку власти, и всем его гонцам дают от ворот поворот, а на письма не отвечают. Быть окруженным такими глупцами! Как тут достичь умиротворения, даже в такую ночь.

«Если не был Он плотию, кто зван был на брак в Кане Галилейской? И если не Бог Он, кто превратил воду в вино?»

Голос попа бубнил, своей монотонностью слагаясь в ритм, который можно было назвать утешительным. В ночь господня рождества и псалмы надлежит читать светлые, праздничные. Эх, знать бы, что у монголов на уме… Не думают ли они напасть на его Владимир и на Москву? А может, и до Киева дойдут? Да ну, не может быть. Сколько уж лет минуло с той поры, как они так глубоко врезались в русские леса и степи, сея смерть по своей прихоти, а затем исчезли без следа. Столько потом легенд ходило об этих душегубах. Татары. В прошлый раз они и впрямь нагнали ужаса. Пронеслись вихрем, а затем будто испарились.