Александр Лысёв - «Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник

На пятиминутном привале Кнапке коротко осветил общую ситуацию. Пока что для немцев все складывалось более чем благоприятно. Земцов особо отметил из услышанного полученные известия о восстании в Ковно. В первый же день войны местные жители собственными силами очистили город от советских войск и удерживали его до подхода частей германского 2-го армейского корпуса. Правда, этот город бывшей Российской империи теперь назывался Каунасом, а восстание подняли отряды литовского фронта активистов, которые два десятка лет перед этим жили в своем независимом государстве. Но если так пойдет и дальше, думалось Земцову, то это вселяет большие надежды. Надежды Земцова умножились многократно, когда они встретили советскую тяжелую батарею, двигавшуюся на запад в полном составе. Тягачи, урча и пофыркивая, исправно тащили 152-миллиметровые гаубицы следом за единственным немецким мотоциклом, возглавлявшим колонну. Кнапке велел припарковать их грузовик со вновь натянутым тентом на обочине и, накинув на плечи плащ, выскочил из кабины навстречу мотоциклистам. Колонна остановилась. Предъявив удостоверение, он после о чем-то довольно долго беседовал с немецким офицером, сидевшим в коляске. Отогнув полог, Земцов успел разглядеть в тягачах солдат в советской военной форме. Пока стояли, вдоль головного орудия нервно прохаживался советский капитан средних лет с тонкими чертами лица. На капитане были черные петлицы артиллериста, офицерский ремень, планшет на боку. Не было только кобуры.

— Что это за маскарад, господин лейтенант? — поинтересовался Берзиньш, высовываясь из-под тента и кивком головы указывая в сторону артиллерийской колонны, когда их командир вернулся назад.

Кнапке с подножки кабины заглянул в кузов. Дежурно поправил:

— Товарищ капитан.

— Так точно! — отчеканил Берзиньш.

— Желают воевать против большевиков, — сделал движение подбородком в сторону советских артиллеристов Кнапке и пробуравил взглядом Земцова.

— И что же? — как можно спокойнее поинтересовался тот.

Кнапке поделился информацией, полученной от немецкого офицера в мотоцикле:

— Горючее им дали. Замки, разумеется, сняли, самих разоружили. Едут сдавать пушки на сборный пункт.

— А что потом? — как можно безразличнее спросил Земцов.

— Расформируют, конечно. А дальше не знаю, — пожал плечами Кнапке. И, указав на продолжавшего расхаживать по дороге советского капитана-артиллериста, добавил:

— Возмущался, что им не дали сразу развернуть пушки и вступить в бой…

Они разминулись с батареей и двинулись дальше. Опять свернули с шоссе на проселок и остановились на развилке полевых дорог. Кнапке, сидя в кабине, что-то прикидывал по карте, когда воздух прорезал шум моторов. Из-за верхушек деревьев с ревом выскочила тройка истребителей с красными звездами на крыльях. Земцов быстро окинул их взглядом, моментально опознал хорошо знакомые ему еще по Испании тупорылые силуэты советских И-16. Один из «ишачков» отвернул и, сделав боевой разворот, со снижением пошел на полуторку. Все как по команде бросились из машины прочь. Залегли кто где успел. Длинная пулеметная очередь простучала по земле совсем рядом с машиной, выбивая высокие фонтанчики пыли.

— Свои! Свои! — заорал Берзиньш, с размаху бухаясь в траву после короткой перебежки.

Пронесшийся над ними самолет отчаянно взвыл и свечой ушел в небо.

— Тьфу, — выплюнул изо рта песок Хубе и, проводив взглядом удаляющиеся истребители, проворчал:

— Сталинские соколы…

— Вжились в роль, — буркнул Кнапке, поднимаясь с земли и отряхивая перепачканные в пыли галифе. — Молодцы…

Во второй половине дня после очередного сеанса радиосвязи они получили новое задание. До вечера гнали грузовик по проселкам, старательно объезжая оживленные шоссе. Где-то в стороне временами слышалась приглушенная канонада. Ночью переехали вброд мелкую речушку и расположились в небольшой лощине за ней. Кнапке объявил боевую задачу на утро и, назначив посты, разрешил всем пару часов отдыха.

До самого подъема Земцов так и не смог сомкнуть глаз. Отстояв свою смену, махнул рукой поднявшемуся было из кузова грузовика Хубе, шепнул тому негромко:

— Спи — я отстою…

Взъерошенный Хубе благодарно кивнул и скрылся обратно за бортом машины. Земцов поправил на плече ремень автомата и в очередной раз пошел неспешно выписывать круги по маршруту часового…

Мысли его неотступно крутились вокруг событий последних дней. Случилось, наконец, то, что являлось смыслом его существования без малого последние два десятка лет — он получил возможность продолжить свою борьбу с большевиками снова на родной земле. Ощущение того, что за спиной очищенное от них русское пространство, а движение вперед продолжается стремительно и безостановочно, вызывало из памяти самые заветные воспоминания двадцатилетней давности. Вот так же шли Земцов и его товарищи в девятнадцатом году, освобождая города и села русского северо-запада. Впереди были хорошо знакомые по гражданской войне места. Бесконечные бои и сражения, которые были в его жизни после, пыль чужих дорог, суетливые и бестолковые города Европы — сейчас все это меркло, становилось мелким и ничего не значащим по сравнению с делом освобождения своей Родины. Даже его личное, сокровенное как бы отходило на второй план и будто бы соглашалось с тем, что место ему пока что на втором плане, раз уж развернулись сейчас такие масштабные исторические события. Сейчас Земцов был исполнен ощущением, что наконец происходит то, ради чего он не сгибался и не шел на компромиссы со своей совестью все эти годы. От осознания, что он этого дождался, была настоящая, широкая и неподдельная радость. Конечно, война продолжалась, на ней гибли люди. Прежде всего — его соотечественники. Но, к сожалению, это были те правила игры, в которые его поставили двадцать три года назад помимо его воли. Вся Россия оказалась под властью этих чудовищных, бесчеловечных правил. Наверное, когда-нибудь они прекратят действовать, морок спадет и на родной земле снова восторжествуют законность и порядок. А еще не отравленная никакими распрями истинная вера, основанная на совести и подлинной любви к ближнему. И люди разберутся, кто есть кто на самом деле. Но прежде всего они разберутся в самих себе. Поднимут, очистят от грязи и лжи, сберегут свою подлинную историю и расскажут ее своим детям. Только само по себе это не случится. Для этого нужно продолжать борьбу любыми способами и средствами. Россия была, есть и будет всегда. И пока остаются люди, готовые биться за ту Россию, образ которой они носили незамутненным в своих сердцах эти двадцать три года, не все потеряно. Разумеется, неизвестно, чем закончится эта борьба. И как потом будут судить людей, принявших в ней участие. Как накажут и заклеймят их в случае неудачи, какую новую ложь и новые мифы возведут из страха, что правда о подлинной мотивации их поступков выплывет наружу. Но сейчас отказ от борьбы в угоду лукавым рассуждениям, продиктованным действительно непростыми обстоятельствами, уже будет заведомым поражением.