Виктор Поротников - Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле

Ковыляя по улице, усыпанной опилками и древесной стружкой, мимо недостроенных теремов и бревенчатых срубов, Клыч Савельич неожиданно столкнулся с боярином Собирадом. Тот мигом догадался, откуда идет Клыч Савельич, поэтому с нетерпением спросил:

— Повидался ли ты с князем, друже?

— Было дело, — улыбаясь, закивал головой Клыч Савельич. — Вот, перемолвился я с князем, и сразу сил у меня прибавилось. Ей-богу!

— Стало быть, убедил ты князя прекратить каменное строительство? — тоже заулыбался Собирад.

— Нет, не убедил, — ответил Клыч Савельич, устало опираясь на палку. — Я думаю, пусть князь возводит в Рязани башни и терема из камня, коль ему этого хочется. Рязань от этого хуже не станет. — Чуть помолчав, Клыч Савельич со значением добавил: — Не это ныне самое важное, друг мой.

— А что? — насторожился Собирад, чуть сдвинув на затылок свою парчовую шапку с меховой опушкой. — Что теперь важнее?

— Князь наш, наконец-то, прозрел и ступил на путь истинный и спасительный для Рязани, — с некой долей торжественности в голосе произнес Клыч Савельич. — А посему, друже, можно смело сказать: было прошлое и будущее будет!

Озадаченно хлопая глазами, Собирад взирал на своего собеседника, силясь вникнуть в смысл его последней фразы, которая была ему совершенно непонятна. Густые брови Собирада сначала поднялись кверху, потом сдвинулись на переносье, а его бородатое лицо слегка раскраснелось от затраченной умственной потуги, завершившейся ничем. «Похоже, у бедняги Клыча беда не токмо с ногами, но и с головой!» — со смесью жалости и досады подумал Собирад.

Молодой челядинец в длинной белой рубахе расторопно подносил к свечам, установленным на бронзовых подсвечниках, горящую лучину, источавшую запах сосновой смолы. Толстые восковые свечи загорались одна за другой, озарив рыжеватым светом украшенные фресками стены небольшого зала с высоким закругленным потолком.

У низкого овального стола расположились в креслах Олег Иванович и его гость серпуховской князь Владимир Андреевич.

Запалив все свечи, челядинец с поклоном удалился, притворив за собой низкую дверь с закругленным верхом. Вместо запаха сосновой смолы в помещении теперь запахло растопленным свечным воском.

Олег пытливо вглядывался в своего гостя, который прибыл в Рязань поздним вечером и, не отдыхая с дороги, сразу пожелал переговорить с ним наедине.

— Дмитрий признателен тебе, брат, за то, что ты упредил его о ратных приготовлениях Мамая, — заговорил Владимир Андреевич, откинув со лба непослушную прядь волос. — К сожалению, Дмитрий не может сейчас вести переговоры о Лопасне, но он готов вернуться к этой тяжбе после войны с Мамаем.

— Это я уже слышал, — холодно заметил Олег. — Когда Ольгерд грозил Москве, находясь с войском в двух переходах от нее, Дмитрий тогда вел те же самые речи о Лопасне. Полагаясь на слово Дмитрия, я выступил с полками против Ольгерда. Отразив литовское нашествие, Дмитрий предал забвению свое обещание вернуть мне Лопасню.

— Согласен, брат, сей поступок не красит Дмитрия, — с печальным вздохом продолжил Владимир Андреевич. — Однако на этот раз Дмитрий сдержит свое слово. Я позабочусь об этом.

— Готов ли Дмитрий выполнить мое главное условие? — Олег пристально посмотрел гостю в глаза.

— Да, готов, — ответил Владимир Андреевич. — Московская рать встретит Мамаевы полчища возле Дона и не допустит татар к землям Рязанского княжества. Правда, у Дмитрия имеется к тебе просьба, свояк. Ягайло обещал Мамаю свою помощь в походе против Москвы. Нужно сделать так, чтобы Ягайло не соединился с Мамаем.

Олег задумчиво покачал головой, поглаживая пальцами свою короткую бородку. Его молчание длилось несколько мгновений.

Владимир Андреевич спокойно и внимательно глядел ему в лицо.

— Разве у Дмитрия не хватит сил, чтобы разбить Мамая вкупе с Ягайло? — наконец спросил Олег. — Ведь в зависимости от Москвы находится больше двадцати князей.

— Половина из этих князей спит и видит, как бы избавиться от этой зависимости, — мрачно проговорил Владимир Андреевич. — Эти злыдни токмо рады будут, коль Мамай разорит Москву. Тверской князь и вовсе может в спину Дмитрию ударить, с него станется!

— Хорошо, я постараюсь убедить Ягайлу не помогать Мамаю в войне с Москвой, — сказал Олег, откинувшись на спинку кресла. — Хотя это будет непросто.

— Прости, свояк, но Дмитрию нужна твердая уверенность, что Ягайло не примкнет к татарам, вняв твоим уговорам, — с виноватым видом пробормотал Владимир Андреевич.

— Даже так? — Брови Олега удивленно поднялись кверху, а на его устах появилась жесткая усмешка.

— Не гневайся, брат, — торопливо заговорил Владимир Андреевич. — Ведь Дмитрий всем рискует, собираясь выйти далеко в Степь навстречу Мамаю. Дмитрий согласен пойти на этот шаг ради избавления Рязанского княжества от нашествия ордынцев. Но при этом Дмитрий трезво оценивает свои силы, ему не одолеть разом Мамая и Ягайлу.

— Ладно, передай Дмитрию, что я не допущу соединения Мамаевой орды с литовцами, — решительно произнес Олег. — Даю честное слово! Надеюсь, Дмитрий не потребует у меня крестоцелования?

— Твоего слова вполне достаточно, свояк, — с видом душевного облегчения сказал Владимир Андреевич. — Можно считать, что тайный уговор между московским и рязанским князьями вступил в силу. Неплохо бы за это опрокинуть по чаше хмельного меда! — добавил Владимир Андреевич, подмигнув Олегу Ивановичу.

На другой день спозаранку Олег Иванович не смог отказать себе в удовольствии провести серпуховского князя по залам и крытым галереям своего каменного дворца. Над этим роскошным белокаменным чертогом трудились русские и греческие зодчие, поэтому в его архитектурных пропорциях гармонично слились пышный византийский стиль и строгая манера каменной кладки, присущая мастерам Северо-Восточной Руси.

— Воистину золотые руки возводили сей дворец! — восхищенно молвил Владимир Андреевич, разглядывая массивные четырехгранные колонны из известняка, неглубокие ниши в стенах, мозаичные полы и высокие арочные своды. — Где же ты набрал столь искусных зодчих, свояк?

— В разных местах, — пряча в усах самодовольную усмешку, ответил Олег Иванович. — Кого-то из ордынского рабства выкупил, кого-то из Пскова пригласил, кого-то сыскал у себя на Рязанщине…

— Сколько же деньжищ ты на это дело потратил, брат? — продолжал изумляться Владимир Андреевич. — Небось в немалые долги залез, а?

— Я с ростовщиками не связываюсь и в долг ни у кого не занимаю, — туманно проговорил Олег Иванович. — У кого власть, у того и деньги.

По случаю приезда серпуховского князя, во дворце собрались на пир рязанские бояре, пришел и местный епископ Софроний. За длинным столом с яствами епископ оказался рядом с Владимиром Андреевичем. Тот обратил внимание, что Софроний пожаловал на пиршество не в роскошной мантии-саккосе, а в грубой серой рясе, как простой монах. На шее у Софрония висел не большой серебряный крест на цепочке, а медное распятие довольно грубой отделки, прицепленное к обычной бечевке.