Сьюзан Ховач - Наследство Пенмаров

Вопрос был словно удар в переносицу.

Мне стало ясно, что он ничего не понял, и хотя я и попытался сказать ему правду, но не смог. В конце концов, не глядя на него, я дал уклончивый ответ:

— Я не был с другой женщиной с тех пор, как начал интересоваться своей женой.

Он засмеялся, отпустил какое-то замечание насчет того, что нужно снова поднабраться практики, и выразил уверенность, что все будет хорошо.

— А если не будет? — спросил я.

— Ну… — Он помолчал, задумываясь над этой маловероятной возможностью. — Если сложности будут продолжаться, приходите ко мне через две недели, и мы обсудим ситуацию.

Я поблагодарил его, пожал ему руку и отправился на шахту. Но облегчения я уже не испытывал — у меня опять начиналась депрессия, а когда я повернулся к морю, в лицо мне подул холодный ветер.

Через две недели я пришел к нему. Он был удивлен и отнесся к делу более серьезно.

— Наверно, вам лучше пройти более основательное обследование, — сказал он. — Я знаю одного великолепного врача из Фалмута, он специалист как раз по таким проблемам. Вы сможете съездить в Фалмут?

Я сказал, что смогу, и съездил. Врач из Фалмута был бывшим морским офицером, просоленным и прямым. Я сразу проникся к нему доверием и почувствовал уверенность в том, что он мне поможет, но этого не случилось. После нескольких визитов он просто откинулся на стуле и сказал, что сделать ничего не может.

— Все анализы в порядке, — коротко сказал он. — С физиологической точки зрения, вы здоровы.

Я почувствовал отчаяние. Нервы были на пределе от напряжения.

— Что-то должно быть не так, — сказал я. — Что-то должно. Я не понимаю.

— Если вам нужна еще одна точка зрения, я знаю одного специалиста в Лондоне…

— Нет, я вам доверяю. Если вы говорите, что я здоров, я вам верю. — Я сжал руки, пытаясь решить, что делать дальше. И смог только произнести: — Я не понимаю. Я просто не понимаю.

Наступила тишина.

— Послушайте, — произнес он наконец с мягкостью, которой я от него не ожидал, — я вот что вам посоветую. Поезжайте-ка в Лондон к врачу на улице Харли, которого я знаю…

— Но я же уже сказал, — бесцветным голосом произнес я. — Я доверяю вашему диагнозу. Если вы говорите, что физически я здоров, я вам верю. Мне не нужно мнение еще одного специалиста.

— Этот врач не совсем мой коллега. Он — психиатр.

— Психиатр?! — Нервы мои не выдержали такого оскорбления. От напряжения я потерял над собой контроль быстрее, чем всегда. — Психиатр? Нет, спасибо, не хочу иметь ничего общего с этой ерундой. Не собираюсь платить какому-то чертовому психиатру — я ничуть не менее в своем уме, чем вы! Если вы всерьез думаете…

— Это вам надо серьезно задуматься, мистер Касталлак.

Мы оба помолчали. Через секунду он наклонился вперед и быстро заговорил резким, отрывистым голосом:

— Послушайте, — сказал он. — Вы не дурак. Вы — интеллигентный человек тридцати двух лет, поэтому мне незачем ходить вокруг да около. Я не буду говорить, что у вас совсем нет никаких проблем. Они есть. У вас очень серьезные проблемы, но я их излечить не могу, я даже знаю об этом мало. Поэтому советую вам проконсультироваться у врача, который специализируется в этой области медицины. Это ведь логично и разумно, разве вы не понимаете? Я только установил, что у вас все в порядке с физиологической точки зрения. Прекрасно, но ведь вашим отношениям с женой это не поможет, правда? И проблему вашу это не устранит, какова бы она ни была, а проблема у вас есть, в этом не сомневайтесь. У вас в мозгу почему-то существует тормоз, который не дает вам вступить в нормальные сексуальные отношения. Я не знаю, почему. Вы можете знать. А может быть, не знаете. Вы можете только догадываться, но я могу с уверенностью сказать, что вы и представления не имеете о том, насколько сильна блокировка и как с ней бороться. Вам нужна помощь, но я вам эту помощь оказать не могу. Поэтому послушайтесь моего совета и отправляйтесь в Лондон к этому врачу, потому что он — эксперт и поймет вашу проблему, какой бы она ни была, он вам поможет преодолеть ее и зажить нормальной жизнью.

Опять повисло молчание. Его предложение больше не казалось мне оскорбительным, но мне не хотелось и признавать его правильным и необходимым. Я знал, в чем моя проблема. Знал, что мне все время мешает. Это — воспоминание о той сцене в Брайтоне. Но мне не нужен психиатр, чтобы понять, что для меня секс, насилие и страдание тесно связаны между собой, и я не понимал, как психиатр сможет меня вылечить, если единственным лекарством была сила воли, которая помогла бы мне преодолеть отвращение.

Но потом я вспомнил о той ночи в «Метрополе». Тогда сила воли не очень-то мне помогла. Если бы она была единственным, что могло мне помочь, то я не сидел бы сейчас в этой комнате в Фалмуте.

— Вы думаете, что психиатр меня вылечит? — медленно спросил я.

— Не знаю, но у вас, по крайней мере, будет шанс. Почему бы им не воспользоваться?

Я подумал о Хелене. Я не хотел, чтобы она была несчастна. Подумал о сыне, о котором мечтал. Образ Эсмонда мелькнул у меня перед глазами.

— Хорошо, — коротко сказал я. — Что мне терять? Кто этот психиатр и что надо сделать, чтобы записаться к нему на прием?

— …Поэтому я не смог заняться любовью с женой, — сказал я психиатру. С ним было до странности легко разговаривать. Говорил он мало, поэтому паузы приходилось заполнять мне. Я думал, что он засыплет меня вопросами, но все оказалось совсем не так. — Я не смог заняться с ней любовью, потому что, как только она стерла помаду, я вспомнил о матери и о Брайтоне. Это же понятно, не правда ли? Секс у меня ассоциируется со страданиями матери. Я не мог заниматься любовью с женой, потому что самая мысль о сексе меня охлаждает, а не возбуждает.

Я оглядел комнату. Здесь было тихо, мирно. Из горшка в углу свисал цветок, жалюзи были прикрыты, поэтому свет рассеивался по полу.

— После той первой неудачи, — продолжал я, осторожно подбирая слова, — меня удерживало не столько воспоминание о Брайтоне, хотя оно никуда не делось, сколько страх, что у меня опять ничего не получится. Чем более неуверенно я себя чувствовал, тем хуже все становилось. Это же вполне логично, не правда ли?

Он кивнул. Это был человек небольшого роста, иностранец, с темными печальными глазами и маленькими свисающими усами. Мне стало интересно, что он обо мне думает, и показалось, что я могу догадаться о диагнозе, который он мысленно мне ставит. Я решил поговорить с ним прямо.

— Должно быть, вы думаете, что я влюблен в свою мать, — сказал я. — Разве все вы, последователи Фрейда, можете думать иначе? Я недавно читал о Фрейде в энциклопедии.

Он ничего не сказал, но позволил себе вежливую улыбку.