Сьюзан Ховач - Наследство Пенмаров

— …А раз уж мы заговорили о правде, то позволь мне сказать, что кое-кто, а именно Саймон-Питер, наговорил тебе и Деборе кучу лжи. Я не имею никакого отношения к смерти твоей матери, абсолютно никакого.

— Ты убил ее!

— Ерунда!

— Ты просто убийца! Я знаю, как она умерла! Я уже взрослый! У нее должен был быть ребенок — от тебя! — и ты заставил ее пойти к какому-то мяснику, чтобы от него избавиться!

— Я не делал ничего подобного. Я пытался убедить ее поехать к гинекологу в Лондоне. Да и ребенок это был не мой.

— Врешь! — орал Джонас. — Врешь! Любой в приходе Морва знал, что ты спал с ней, когда бы ни приходил в наш дом! Все знали, как она тебя любила и как плохо ты к ней относился! Она никого, кроме тебя, не любила! Мама была хорошая, красивая и не стала бы спать с любым, кто…

Во мне что-то оборвалось. Горячий, опасный гнев ударил мне в голову.

— Дорогой Джонас, — сказал я. — Ты явно идеализируешь образ своей матери. На самом деле она не была и наполовину так добродетельна, как тебе хочется думать. Не говоря уже о том, что она бегала за мной, так же как и я за ней, — однажды она даже подцепила меня на углу улицы, чтобы поразвлечься после обеда! — и она не просто так интересовалась последним постояльцем, который провел Рождество на ферме Деверол перед тем, как она умерла. Тебе уже пора понять, что твоя мать…

Его движение было таким быстрым, что застало меня врасплох. Я увидел приближающийся кулак, но, хотя и попытался увернуться, он все равно попал мне в челюсть, и я отлетел к стене. Комната закачалась. Я захрипел, попытался восстановить дыхание, но когда увидел, что он опять идет на меня, рефлексы сразу ожили.

Он опять попытался меня ударить, но на этот раз я был наготове. Я увернулся от его кулака и нанес ему точный апперкот в челюсть, от которого он сильно закачался и упал. Голова его ударилась о деревянную ножку стола; он с грохотом упал на пол и затих.

Я стоял, глядя на него и тяжело дыша. Кухонная дверь открылась. Я оглянулся и увидел, что мать заглядывает в комнату.

— Джан…

— Одну минуту, мама.

— Что случилось?

— Он ударил меня, а я ударил его. Он придет в себя. — Я смахнул пот со лба и подошел к Джонасу, который по-прежнему лежал на полу. — Хорошо, — коротко сказал я ему, тронув его кончиком ботинка на случай, если он притворялся. — Можешь вставать.

Он не шевелился.

— Джонас!

Ответа не было.

Я наклонился, перевернул его, осмотрел.

— Джан…

— Отойди, мама. — Я встал на колени, расстегнул ему воротник и попытался нащупать пульс, но слышал только громкие удары своего сердца, отдававшие в голову с такой силой, что в ушах звенело.

— Вот, — сказала мать дрожащим голосом. — Возьми зеркало. Приложи ко рту.

Я приложил. Оно не запотело.

Он был мертв. Сын Ребекки умер. Умер мой собственный племянник, а я…

Я нанес удар, который его убил.

— О Боже, — сказал я. Больше я ничего не смог выговорить. Я стоял на коленях и смотрел на Джонаса; мозг мой оцепенел, я не знал, что делать. — О Боже.

Тогда мать, а не я, взялась за дело. Вспоминая этот случай, я удивляюсь, как спокойно она держалась после такого ужасного потрясения, но потом она сказала мне, что не позволила шоку овладеть собой до наступления следующего дня; потом она лежала в постели целую неделю и встала, только когда врач пригрозил ей, что заберет ее в больницу на обследование. Но сейчас, через минуту после ужасного происшествия, она была само ледяное спокойствие. Я всегда знал, что моя мать — крепкая старушка; а теперь она мне это еще раз доказала. Пока я неподвижно сидел на полу у тела Джонаса, она нашла бутылку бренди и неловко налила жидкость в два бокала.

— Пей, Джан-Ив.

Мы выпили. Я встал, но ноги мои были так слабы, что мне пришлось сесть.

— Ты в этом не виноват, — сказала мать. — Ты не хотел его убивать, я знаю. Это случайность.

Но я был слишком потрясен, чтобы отвечать. А Саймон-Питер поверит, что это была случайность? Если кто-нибудь знает, что Джонас откровенно шантажировал мою мать и меня за мою роль в смерти Ребекки, в любую историю о случайности будет сложно поверить.

— Я скажу, что была в комнате, — сказала мать. — Я скажу, что видела, как это случилось.

Но она была заинтересованным лицом, предвзятым свидетелем, даже подозреваемой, которая могла задумать убийство вместе со мной.

— Ах, если бы я только не давала ему денег! — сказала мать. — Он, должно быть, сказал кому-то, что тебе есть что скрывать в отношении смерти его матери — он бы не стал молчать о том, что я даю ему деньги! А я была просто щедра к нему, потому что он мой внук, а не из-за его смешных угроз. Интересно, кто-нибудь в это поверит?

После долгого молчания я спросил:

— Интересно, а знает ли кто-нибудь, что он сегодня сюда собирался?

— Надо исходить из предположения, что кто-то знает.

— Мне кажется, нам надо сказать… — Я замолчал.

Мать посмотрела на меня.

— …Что он приходил. Я позвонила и попросила тебя приехать, потому что он надоедал мне требованиями денег и вообще был неприятен. Он был сложным мальчиком, но поскольку он мой внук и мне хотелось ему помочь, я время от времени давала ему деньги. Джан-Ив, мы будем говорить правду и ничего, кроме правды. До определенного момента. Тогда никто не сможет доказать, что все последующее было неправдой.

— Да, — медленно произнес я. — Да… Он был груб, с ним было тяжело, поэтому я сурово поговорил с ним и велел больше тебя не тревожить. Мы поссорились, да, мы даже поссорились, а потом…

— А потом, — сказала мать, — он велел тебе убираться к черту и ушел. Мы еще долго обсуждали происшедшее, а потом ты наконец уехал обратно в Пенмаррик. Ты уехал в одиннадцать. В девять часов, то есть сейчас, ты позвонил жене и сказал, что Джонас только что ушел, но что я расстроена, и ты поедешь домой не сразу, а когда я почувствую себя лучше.

— Да, — снова сказал я. — Да, так оно и было. — Я налил нам еще бренди, и мы снова обдумали ситуацию.

— Хорошо, что ты приехал на машине, — сказала мать. — Все будет легче сделать. Но что делать с велосипедом? Он уместится в багажник?