Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.2

«Молодец, молодец Нагиба! — воспрянул духом Иван Исаевич. — Теперь лишь бы успеть полки расставить».

Рязанцы бежали как очумелые, бежали в таком отчаянном страхе, что смяли передовые линии болотниковцев.

«Ничего, ничего, — не терял надежды Иван Исаевич. — Юшка Беззубцев пошел в обход. Скоро он выйдет из леска и опрокинет Большой полк дворян в реку… Но что это?! Ужель… ужель вновь измена?!

Тульский воевода Данила Телятин (послан Илейкой третьим воеводой) внезапно ударил своим пятитысячным полком в спину болотниковцев. Повольники дрогнули и побежали. А тут навалилась на повстанцев и вся царская рать, что еще больше усилило смятение. Болотникову с трудом удалось остановить бегущие полки. Войско вернулось в Тулу.

Казаки, засевшие в буераке, продолжали биться с дворянами; устроили небольшое укрепление и палили из самопалов. Отбивались один день, другой.

«И бояре и воеводы на третий день, в воскресенье велели всем полком и всеми ратными, людьми к тем ворам приступать, конным и пешим. И те воры билися на смерть, стреляли из ружья до тех пор, что у них зелья не стало. И тех воров в бояраке многих побили, а достальных всех в языках взяли и тех на завтре всех казнили за их злодейское кровопролитие что побили государственных людей».

Неудачной оказалась и трехдневная, ожесточенная битва Болотникова с царскими воеводами на реке Вороньей (в семи верстах от Тулы), где повольничья рать понесла тяжелые потери. Болотникову пришлось отойти под защиту стен каменной тульской крепости.

Тульский кремль был величав и суров, мощен и неприступен, со всех сторон его защищали преграды. С северо-востока кремль прикрывали полноводные реки Упа и Тулица, с юго-запада — Ржавское болото. По углам кремля высились четыре круглые белокаменные башни с деревянными шатрами. Каждая башня разделена дубовыми настилами на три-четыре яруса с тяжелыми пищалями. (Около сотни медных и железных пищалей «московского и немецкого литья» насчитал Иван Исаевич, когда осматривал кремль.)

Особо пришлись Болотникбву по душе навершья башен. В них, кроме обычных бойниц в зубцах, имелись дополнительные — навесного и косого боя, что позволяло стрелять не только вниз к подошве башен, но и поливать неприятеля горячей смолой и варом.

Проездные башни закрывались мощными дубовыми воротами и железными «герсами» (решетками). Внутри башен, на уровне боевого хода стен, были обходные галереи с бойницами.

— Ловко, ловко! — довольно восклицал Иван Исаевич. — Здесь можно обстреливать недруга даже тогда, когда он ворвется в башню. Пусть ворота пробьет, пусть герсы сломает, но от огня не уйдет. Ловко же русские мастера сработали! Что ни башня — крепость.

Стены мощные, высокие, до шести сажен; едва ли не в полторы сажени толщина стен. Вдоль всего кремля, над арками — боевой ход с двурогими зубчатыми бойницами. У подошвы стен выделаны бойницы подошвенного боя — для пушек и пищалей.

— Такие бойницы редкость на Руси. Лишь в московском Кремле имеются, — молвил один из старых мастеров-розмыслов.

— Знатная крепость! — не переставал восхищаться Болотников. Осмотрел Иван Исаевич и потайной подземный проход к реке из нижнего яруса Ивановской башни. Он был довольно просторен и крепок. Поглянулся Болотникову и деревянный острог из толстых дубовых бревен. Стена острога начиналась от Наугольной башни кремля и тянулась на три с половиной версты, замыкая посад Ивановской башней. Острог не обветшал, не осыпался земляными валами, стоял крепко, незыблемо.

С тех пор, как Давыдка бежал с сыном Болотникова, Мамон чувствовал себя неспокойно. Наверняка Давыдка удрал в Калугу. Ивашка узнает о смерти Василисы и оповестит о нем, Мамоне, своих лазутчиков. Ныне держи ухо востро. Людишек Болотникова на Москве изрядно, того и гляди шестопером перелобанят.

Чутье не обмануло. Как-то на Масляной неделе шел Сивцовым Вражком и услышал позади себя шаги. Оглянулся — трое дюжих молодцов в кожушках. Прибавил шагу.

Смеркалось. Место глухое, безлюдное, надо скорей выбраться к улице. Шел торопко, а молодцы уже за спиной. У Мамона похолодел затылок. Так и есть — по его душу. Резко обернулся, выхватил пистоль.

— Прочь, дьяволы!

Молодцы отшатнулись, в руках одного воровато блеснул нож.

— Да ты что, дядя?.. Шагай себе.

— Порешу! — наливаясь кровью, рявкнул Мамон и едва уже не выпалил по одному из молодцов, но тут показались люди с фонарями.

Молодцы осту пили.

С того дня Мамон перестал выходить из Кремля. Ждал Ермилу Одноуха. Тот заявился лишь на Иванов день, молвил:

— Собачий нюх у тебя, атаман. Давыдка и впрямь к Болотникову подался.

— Ну? — хищно шагнул к Ермиле Мамон.

— Кишки на осину намотал.

Мамон довольно ощерился:

— Порадовал ты меня, Ермила… А с Ивашкиным отродьем что?

— Того не ведаю… Чу, сбежал от Давыдки.

Ведал, ведал Ермила! Но Багрею того не скажешь: злобой изойдет. Ермила подкараулил Никитку у лесного озерца, когда тот купался.

— От Ивана Исаевича к тебе, детинушка. Велел Большой воевода провести тебя к казачьему атаману Нечайке. Стан его недалече, с полверсты через лесок.

— Зачем к Нечайке?

— В казаки тебя будет принимать. Даст трухменку, зипун и саблю… Хочешь в казаки?

— Хочу! — весело кивнул Никитка.

В лесу Ермила сошел с тропы и полез в чащу.

— Так короче, детинушка.

Вскоре шею Никитки захлестнул татарский аркан; Никитка метнулся было в сторону, но крученая жильная петля еще сильнее стиснула горло. Начал задыхаться, рванул за петлю руками.

Ермила ударил парня по голове короткой дубинкой. Никитка зашатался и упал. Очнулся ночью. Во рту тряпица, руки и ноги связаны. Мотнул головой. Аркана на шее не было.

— Оклемался?.. Доверчив ты, парень, ай доверчив. Знай: человек хуже зверя. Человеку никогда не доверяй. Зол, корыстен, греховен, жаден и лукав он. Что зверь супротив человека? Тьфу!.. Не горюй, и тебя жизнь обломает, по другому на людей будешь зыркать… Утром поведу тебя на Москву. Пущай Иван Исаевич без тебя повоюет. Для тебя, парень, другая дфрожка уготована. И не вздумай дурить! Враз прикончу.

Ермила раздобыл лошадь и телегу, и повез связанного Никитку к Москве. Ехал без опаски: болотниковская рать еще день назад ушла к Туле. Государевым же людям, кои стали встречаться по дороге, сказывал:

— Везу в Разбойный приказ Никитку Илютина, что помышлял от подьячего Малея Томилыча к ворам уйти, — тыкал под нос служилым сыскную грамоту (Багрей снабдил). Служилые читали и пропускали.

И все же до столицы Ермила Никитку не довез. Верст за пятьдесят до Москвы столкнулись с большой ватагой скоморохов — буйной, дерзкой, веселой. Скоморохи, не слушая Ермилу, развязали Никитку и молвили: