Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

Ратный человек и охотник шел в Самопальный и Саадашные ряды. Оглушает медным звоном Колокольный ряд. Чинность и тишина в Серебряном, Жемчужном, Монистном и Иконном рядах… За весь день не обойти торг проворному московскому жителю.

Отовсюду слышатся распевные, бойкие выкрики купцов и мелких торговых сидельцев, сыпавших шутками и прибаутками. Прохожих хватают за полы кафтанов и чуть ли не силой притягивают к своим лавкам.

Продают все: купцы, ремесленники, монахи и монахини, крестьяне и гулящие люди. Взахлеб расхваливают свой товар и назойливо суют его в руки покупателя.

Площадь наводнили пирожники, молочники, яблочники, ягодники, огуречники, квасники… Все — с лукошками, корзинами, мешками…

Снуют веселые коробейники с коробами на головах, шныряют в густой толпе щипачи-карманники, заигрывают с мужчинами гулящие девки, жмутся к рундукам [51] Рундук — деревянная площадка, пристроенная к лаке; большой ларь с понимавшейся крышкой. и лавкам слепые калики, гусляры, бахари-сказочники.

У храма Василия Блаженного — Поповский крестец. Здесь, поглядывая слюдяными оконцами на Спасскую башню, стоял приземистый сруб Тиунской избы. Подле нее — толпа зевак. Смех, выкрики, улюлюканье. Посреди толпы бились на кулаках два служителя господня — поп и дьякон. Дьякон — тучный, с взлохмаченной сивой бородой, в черной скуфье — бойко наседал на юркого худенького полпика в подряснике.

Зеваки были на стороне попика

— Вдарь по носу дьякону!

— Хватай за бороду!

— Бей толстобрюхого!

Дьякон злился, суматошно взмахивал тяжелыми кулаками. Попик вертко уклонялся от ударов, а затем вдруг изловчился и достал собрата по толстому красному носу. Дьякон обидно взревел, быком двинулся на попика, могуче развел руку.

Замерла толпа и… буйно грохнула от смеха: попик ловко нырнул под руку дьякона и тот, потеряв устойчивость, тяжело грянулся оземь.

Долго гоготали зеваки, в том числе и Иван Каин, оказавшийся возле «побоища».

На крыльцо Тиунской избы вышел дьяк и гневно воскликнул:

— Сором, братия! Оскверняете бесовской игрой веру православную!

Попик съежился, застыл виновато: не помышлял он о сраме. Целых три недели оставался он без религиозных «треб», голодовал и вдруг сегодня утром «требы» подвернулись. Возликовал, было (безработных попов и дьяконов ныне тьма тьмущая, для них и Тиунскую избу учинили), но вскоре радость померкла: дьякон перебежал дорогу, хитростью и ложью улестил нанимателя. Вот и пришлось на кулаках биться.

Каину захотелось пить. Разыскал Квасной ряд. Сразу же подскочил рыжий молодец в кумачовой рубахе и войлочном колпаке. Через шею перекинут ремень с двумя большими медными кувшинами. В руке — оловянная кружка. Молвил скороговоркой:

— Квас ягодный и хлебный, для чрева приятен, не вредный.

Иван полез в карман за полушкой, но тут его дернул за рукав монах в рясе до пят.

— Испей, отрок, моего медвяного. Зело душу веселит.

Медовый квас в народе любили. Монахи готовили его на своих пчельниках. Процеживали сыту, добавляли калача вместо дрожжей, отстаивали и сливали сыту в бочку. Получался вкусный медовый квас, прозванный в народе «монастырским».

Иван протянул денежку монаху. Парень с кувшинами обидчиво фыркнул и отошел в сторону. А перед Каином уже стоял другой походячий торговец в синей поддевке с сушеной воблой на лотке. Весело прокричал:

— Пей квасок — воблой закусывай! В печи вялена, на солнце сушена. Кто ест — беды не знает, сама во рту тает!

Пришлось Ивану достать еще одну полушку: хорошо пить квасок с воблой.

Устав бродить по торгу, Каин пришел в Хлебный и Калачные ряды. Здесь не так шумно. А калачи хороши, мимо не пройдешь. Вот калачи из крупитчатой муки, а рядом круглые «братские» из толченой муки. За ними — «смесные», ржаные, пшеничные. Свежие, румяные, пышные — сами в рот просятся.

Напротив пироги с кашей, щукой, сыром и яйцами, блины гречневые красные да молочные, оладьи с патокой и сотовым медом.

Глаза разбегаются! Хочешь, не хочешь, а раскошелишься. Взял Иван оладьи с патокой и присел на рундук подле лавки.

Перекусив, пошел дальше. Ноги как-то сами собой вынесли его на знаменитую Варварку, которая раскинулась по гребню холма, круто обрывавшегося от нее к Москве-реке.

Пожалуй, лучше знаменитого художника [52] А.М. Васнецов. о Варварке не скажешь: «Шумная суетливая жизнь кипела на этом бойком месте старой Москвы. Здесь находились кружала и харчевни, погреба с фряжскими винами, продаваемыми на вынос в глиняных и медных кувшинах и кружках… Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домбрами. Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной на столбах колокольне. Разольется захватывающая разгульная песня пропившихся до последней нитки бражников… Гремят цепи выведенных сюда для сбора подаяния колодников. Крик юродивого, песня калик-перехожих…»

На Варварском крестце Иван неожиданно столкнулся с дворовой девкой своего бывшего хозяина Аришкой в синем летнике.

— Ванечка, как я счастлива тебя видеть!

— И я тебе рад.

— Тебя и не узнать. В нарядном кафтане ходишь, как сын купеческий. Ты ведь теперь, как все у нас говорят, вольную от самого генерал-губернатора получил.

— Получил, Аришка. Абшит!.. Хочу в ноги тебе поклониться. Ведь ты моя избавительница. Ишь, чем твой рассказ обернулся. Я тебя непременно отблагодарю.

— Да полно тебе, Ванечка, не стоит благодарности… А вот с Филатьева, как с гуся вода. Холопов на дыбе вздернули, а купец вывернулся.

— Слышал. Алтынного вора вешают, а полтинного чествуют.

— Еще бы не чествовали, когда у него секретари и судьи в приятелях ходят. Рука руку моет. Страсть не люб он мне.

— Чего ж так? Казалось бы…

Иван не договорил, но Аришка поняла его намек.

— В прелюбах хожу? Давно уже нет, Ванечка, отвадила кота от молока.

— И как тебе удалось?

— Болезнь-де ко мне дурная привязалась. Он, правда, не шибко поверил. Девка-то я кровь с молоком, но больше уже не привязывается.

— К поварихе никак приставил?

— За двумя кладовыми присматривать, а в них денег и дорогих пожитков честь не перечесть.

Иван заинтересованно глянул на Аришку.

— Правда?

— Зачем мне врать, Ванечка? Купец-то наш один из самых богатых в Москве… Не хочешь попытать счастья? Уж так была бы рада, если бы нашего скопидома очистили.

— Я подумаю, Аришка.

Дело обсудили у Камчатки, который теперь пребывал в Сивцевом Вражке. В древности здесь действительности был «вражек» — небольшой овраг, по которому протекала чуть заметная речка Сивка, впадавшая в ручей Черторый, приток реки Москвы. В описываемое время эта речка текла в открытой канаве по южной стороне улицы, овраг же был засыпан.