Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

Что же получается, Иван? Ты тешишь себя мыслью повторить стезю Разина, а сам крайне далек от его пути, и если ты останешься только грозой купцов, забудь о немеркнущей славе Степана Тимофеевича. Как был ты разбойником, таким ты и останешься в глазах народа. Ну что из того, что мужики довольны, как ты грабишь купчишек? Грабит-де и молодец. Похвалят, ибо простолюдины веки вечные не любят богатеев. Но им-то от этого легче не становится, ибо на их шее, как въедливый клещ, сидит дворянин. Как горбатил он мужика, так и будет горбатить…

Ишь, что о Мещерском толковали. Даже в застенке мужиков калечит, скотина. Его повесить, а имение сжечь. Но хватит ли сил? Поди, одной дворни до сотни человек держит, без ружей не сунешься… Разгромить усадьбу на обратном пути с Самарской луки, когда будет с братвой удалая повольница? Но сие надолго может затянуться. Терять время — не в характере Ивана. Надо что-то придумать.

« Знатное имение. Дом белокаменный с колоннами и никакого забора. По новой моде барствует господин Мещерский», — усмехнулся Каин.

У парадного крыльца стоял тучный лакей в ливрее. Стоял величественный, в лайковых перчатках, с широкими, пепельного цвета, бакенбардами.

— Доложи, милейший, что господина Мещерского желает видеть московский купец первой гильдии Василий Андреевич Колесов. (Каин вновь изменил свою фамилию). Остальные — мои приказчики.

Лакей придирчивыми глазами оглядел купца и торговых людей, и важно изрек:

— Их превосходительство, генерал-аншеф Николай Павлович Мещерский изволит отдыхать после охоты, а посему покорнейше прошу навестить их превосходительство завтра, не раньше полудня.

— Мое судно, милейший, не может ждать и часу, так как выполняю срочное поручение столичного генерал-губернатора Семена Андреевича Салтыкова. Прошу незамедлительно доложить его превосходительству, иначе у тебя, милейший, будут большие неприятности.

Лакей как застыл неподвижной глыбой, так продолжал ей и оставаться. В голове его всего лишь одна мысль: «Камердинер приказал никого не принимать, ибо их превосходительство после псовой охоты всегда ложиться почивать».

— Ты что оглох, мерзавец? — перешел на резкий тон Каин. — Да господин Мещерский за твою заминку отправит тебя на конюшню мордой навоз чистить.

Грубая речь Каина возымела свое действие. Глыба качнулась и выдавила из себя два слова:

— Доложу камердинеру.

Камердинера долго ждать не пришлось. Выслушав Каина, он тотчас сообразил, что отставлять без внимания просьбу московского купца не следует, и что придется разбудить барина.

— Подождите несколько минут, ваше степенство.

Через десять минут Каин поднимался по мраморной лестнице на второй этаж дома Мещерского. Остальным приказано подождать у парадного подъезда. Еще минут через пять Иван был принят в кабинете генерал-аншефа в отставке, который завершил службу в пятьдесят лет и теперь все летние месяцы пребывал в своем новом имении, а зиму — в Санкт-Петербурге, где имел роскошный особняк на Васильевском острове, неподалеку от бывшего дворца Александра Меньшикова, в котором принимал по четвергам своих военных друзей и гражданских лиц из высшего светского общества, приближенных к самой императрице Елизавете Петровне. Разумеется, он посещал балы и рауты, где высматривал себе молодую жену, ибо первая умерла два года назад.

Несмотря на свои пятьдесят лет, генерал-аншеф выглядел превосходно, ибо был высок, строен (чувствовалась многолетняя военная выправка) и моложав. Имея успех у женщин, Мещерский не торопился выбрать даму сердца, ибо летом, находясь в своем имении, он частенько навещал любвеобильную барыньку, которой не было и тридцати, и у которой муж был убит на дуэли.

Всем хорош был бравый генерал, если бы не его суровый нрав, часто переходящий в жестокий, особенно тогда, когда дело касалось крестьян.

Три тысячи крепостных душ, казалось бы, должны приносить генералу достаточный доход, но он любил жить на широкую ногу, особенно в столице, где устраивал такие званые приемы, которые поражали даже богатейших людей Петербурга.

Роскошная жизнь требовала огромных средств, они же выколачивались с трудом, ибо мужики считали оброки невыносимыми. Стремительно росли недоимки, некоторые крестьяне призывали к бунту. Вот тут-то и пригодилось узилище, построенное еще дедом Мещерского. Находилось оно еще в старом имении, на месте которого генерал возвел новое, но узилище сохранил, которое напоминало жуткий застенок печально известного палача Малюты Скуратова. Наиболее упорных недоимщиков-мятежников генерал приказывал подвешивать на дыбу, где, порой, крестьянам не только выворачивали из плечевых суставов руки, ломали ребра, жгли огнем, но и забивали до смерти.

Случалось, что в узилище приходил и сам Мещерский, и когда видел, что мужик выкрикивает с дыбы крамольные слова, сам брался за нагайку и с такой силой хлестал по обнаженной спине узника, что рвал тело до самых костей.

Таков был красавец мужчина Николай Павлович Мещерский.

Камердинер остановился напротив дверей рабочего кабинета генерал-аншефа.

— Извольте минуту подождать, сударь. Без доклада не позволено. Повторите свое имя.

— Я уже называл и ты уже был у своего барина. Для глухих дважды обедню не служат, — довольно жестко произнес Каин.

Камердинер от такого грубого обращения несколько опешил: перед дверями генерал-аншефа робели даже высокие губернские чиновники, а этот, какой-то купчик, ведет себя по хамски, не соблюдая малейшего приличия.

Камердинер выжидательно уставился на Каина, но тот и не думал вторично называть свое имя, хотя и понимал, что его визит к Мещерскому может сорваться. Но давнишнее презрение к всякого рода «приказчикам» добавило ему злости.

— Послушай, холуй. Либо ты тотчас идешь к барину с докладом, либо я сам к нему войду, ибо выполняю поручение генерал-губернатора.

Камердинер с нескрываемым желчным лицом потянул за крученый золотистого цвета шнур, вызывая тем самым звон колокольчика, и вошел в кабинет Мещерского, плотно прикрыв за собой дверь, обитую светло-коричневым репсом. Он вернулся через минуту-другую, посмотрел на Каина холодными глазами и процедил сквозь зубы:

— Войдите, ваша милость.

Камердинер вероятно уже доложил о беспардонном поведении московского купца, поэтому при появлении Каина генерал не приподнялся даже из своих богатых кресел. На приветствие нежданного гостя он ответил лишь легким кивком густой слегка поседевшей завитой головы.

Надо сказать, что именитый столбовой [158] Столбовой дворянин — потомственный, знатного рода. дворянин вообще недолюбливал купцов, называя их «мясниками» и «аршинниками». Ни один из купцов никогда не бывал в его доме, а если касалось что-нибудь у «мясников» закупить или заключить с одним из них сделку, то всеми этими делами занимались приказчики или управляющий имением.